Нигиль

Он помнил о строгом запрете начальства на контакт с Гойером Мойером. И все же прогнал от себя эту мысль. Разве стоит упускать выпавшую ему возможность расследовать все изнутри? Он наконец убрал револьвер и, подкравшись к окну, заглянул внутрь.

Пожилая женщина собирала со стола окровавленные лоскуты, задумчиво покачивая головой. Позади нее, на низеньком табурете, выложенные на куске грязной ткани, лежали ржавые и погнутые хирургические инструменты. Неожиданно приличный набор. Щипцы, пинцеты, скальпели, иглы, крючки… Вдруг совсем кое-что странное: остро- и плоскогубцы, разбитая лупа, а еще – маленький шприц, наполовину заполненный чем-то черным. Не кровью, скорее маслом. Подобные, верно, используют для смазки часовых механизмов или приводных деталей моторных повозок.

Старуха вытерла руки об оборванный фартук и вдруг, будто бы заподозрив, что за ней наблюдают, посмотрела в окно. Нолль тут же сполз по стене и задумался.

8

К вечеру, как и сказали Ниххо и Бхамм, на улице стала собираться толпа. Сперва подходили по одному – молодые и старые, из тех, кто похрабрей; молча становились под окнами Треугольного дома. Некоторые с виду совсем немощные. Но, видно, в глазах у них было что-то такое, что заставляло возвращавшихся с работы усталых охотников и менял, толкавших груженные барахлом телеги, обходить молчаливое сборище стороной.

На одиночек поглядывали то с интересом, то с беспокойством, а то и вообще старались лишний раз не смотреть.

Постепенно к крыльцу стали подходить группами, семьями. Стекались уже со всех сторон: от многоэтажных кубов, с туманных пустошей. Пожилые мужчины и женщины. И совсем еще дети. Несколько малышей сидели на плечах у отцов.

Нолль еще постоял у окна в треугольной комнате, наблюдая за тем, как к крыльцу все уверенней прибывала толпа. Наконец он пошел по дощатым настилам вниз. На верхних ярусах было пусто: все революционеры Треугольного дома собрались внизу. Только великан Гобба ходил по настилам, останавливаясь на каждом пролете, привычным движением поддевал крючковатым прутом свисавшие с потолка цепи, подтягивал к себе и зажигал керосинки.

Гойер Мойер нервно шагал по помосту и отдавал распоряжения Сиву. Тот стоял рядом – теперь он тоже был в кителе – и быстро кивал.

– Только знай меру! Не переборщ-щи с поэтическим пылом.

– Не волнуйтесь, свою работу я знаю.

– Тут тебе не Средний город, – продолжал Никто раздраженно. – Из каждой семьи кто-то ушел в Нигиль. Чей-то брат, отец или сын.

Сив опустил взгляд.

– Я сделаю то, что нужно.

– Помни: люди уже готовы, только сами не знают об этом. Их нужно лишь подтолкнуть. Все остальное сделаем мы с Ганной.

Нолль встал с краю, у последнего ряда, и прислонился к стене. Перед ним на маленьком табурете сидел Люка. Мальчик испуганно обернулся и выдавил улыбку. Оглядевшись, Нолль увидел и Ганну герр-Страд. Она стояла в первых рядах и курила трубку.

– Когда пойдут фабрикантки, сделайте как я говорю, – сказал Гойер Мойер, обращаясь к ней. – Они послушают только вас.

– Вы не оставляете мне выбора, – ответила Ганна холодно. – Впрочем, вы должны понимать, что те, кто работает по четырнадцать часов ежедневно, а потом приходят домой, чтобы увидеть спящих детей, не слушают никого.

– Никого, кроме вас.

– Вы льстец, Гойер, – заметила Ганна безо всякого выражения. – Попомните мое слово: все мы поплатимся за вашу нетерпеливость.

– Приму это за одобрение, – сказал Гойер Мойер и ухмыльнулся.

Вдруг он замер, прислушиваясь. Из-за двери все отчетливее доносилось роптание толпы.

– В любом случае все уже решено, – сказал Никто как будто себе самому. – В это полнолуние ни один жрец, ни одна крыса, ни одна фабричная повозка не покинет Ни-ни-жнего города. И уже никогда не покинет.

Ганна вздохнула.

– Довольно, люди ждут. Помните: только без крови. – Она взглянула на Святошу. – Сиввин герр-Нодрак, ваш выход. Не подведите.

– Знаю, знаю…

Сив пригладил вьющиеся волосы и спрыгнул с помоста.

– Это вам не экзамен по ораторскому искусству, – добавила Ганна. – Оценок тоже не будет.

Сив рассмеялся, но тут же по его лицу пробежала какая-то тень.

– Бывает, я вспоминаю те беззаботные дни в Академии. Счастливое неведение…

– Тогда мы не видели правды и были другими, – согласилась Ганна, когда Сив уже подходил к дверям. – Вы были не самым безнадежным из моих студентов. Я в вас верю, Сиввин.

И она позволила себе улыбнуться.

9

Двери распахнулись, и толпа выжидающе смолкла. Сив выбежал на крыльцо и обвел собравшихся взглядом. Верно, их было очень много, и, хоть сквозь дверный проем Нолль видел только мальчишескую спину Святоши, все же он знал, что там, за стеной Треугольного дома, колыхалось море людских голов.

– Добрые братья и сестры, храбрые дети Нижнего города! – раздался звонкий, поставленный голос Сива. – Довольно ли крыс нынче выпало вам на голову?

Кто-то в толпе неуверенно рассмеялся, но смех тут же затих.

– Довольно ли помоев вылилось нынче? – Сив пожал плечами, будто самому ему неизвестно.

– Довольно, – забормотал кто-то в первых рядах.

– А довольно ли вы отдали наверх за бесплатно?