Ника

— Почему у вас тихо? Почему скучно? Веселись, ребята! Пускай на полный оборот. У Жбанова новоселье… Володя, повесели гостей музыкой, заводи свою шарманку.

Владимир подошел к магнитофону.

Ника откровенно глядела на него, и был он ей непонятен со всем его прошлым и настоящим. Эта таинственность возбуждала обостренный интерес к нему, желание узнать его поближе. Поймав внимательный взгляд ее, он улыбнулся и кивнул ей. Она поняла, что приглашена на танец, пошла к нему, в раскрытые руки, как в распахнутую дверь. И ей вспомнилась слышанная где-то поговорка: «Прежде чем войти, подумай о выходе». Она усмехнулась и ощутила на спине крепкую мужскую руку; от Владимира шел сладкий запах «Красной Москвы» и резкий, удушающий — от табака.

— Ты чудно танцуешь, — шептал он, прижимаясь к ней все крепче и дыша ей в шею.

— Где уж нам, — ответила она, ослабляя его объятия, — учились сами, по-деревенски.

— Скромность не всегда украшает человека… Не понимаю, чего ты прозябаешь в этой дыре.

— Тут мой дом, моя семья.

— Вот моя деревня, вот мой дом родной, — насмешливо продекламировал Владимир. — Вызубрено в первом классе?

— Не помню в каком.

— На Востоке про таких, как ты, говорят: дорогой бриллиант требует хорошей оправы.

— Это пошлое изречение. И ко мне не относится.

— За пошлость извини: хмель шумит в голове. Но я сказал искренне. Не веришь?

— Нет.

— Жаль. — Тут кончилась музыка. Владимира позвали к столу. Удаляясь от Ники, он оглянулся и с чувством добавил: — Очень жаль.

Покачиваясь на тонких, как палки, ногах, подвыпивший Славка подошел к Алексею и многозначительно выпалил:

— Опять два ноль… не в твою пользу… — И, подняв руку над головой, с упоением воскликнул, не обращаясь ни к кому: — Куль-тур-ра!.. — Подошел к столу, выпил рюмку вина, заорал во все горло: — Ур-ра хоз-зяину!..

— Славка, не безобразничай! — заметила Ника.

— Я благор-родно-о… куль-тур-рно… Два ноль… Поняла? Ничего ты не понимаешь, куропатка рыжая… Э-эх, бывают же люди!.. А мы?.. Серость… придорожные лопухи в пыли… И ты, Алёш, лопух…

Алексей дернул Славку за рукав, посадил на стул, пристыдил:

— Меня можешь унижать, но себя не унижай. Знай себе цену.

— Мне цена — одна… Славка туда, Славка сюда, Славка этак, Славка так. И за все — трудодень.

Тут послышалась веселая плясовая музыка, и в соседней комнате загремели раздвигаемые стулья.

Молодежь хлынула туда посмотреть на пляс.

— Шире круг! Разойдись! — кричал Прошка, навалясь всем телом на деревянную ногу и притопывая здоровой в такт музыке.

На круг вышел крепкий черноусый кузнец, скинул пиджак, подобрал рукава рубахи, вскрикнул: — И-эх! — и пошел сучить ногами, только подошвы сапог зашипели.

Со всех сторон прихлопывали в ладоши, пели:

Сыпь, сыпь, Семеновна,
Подсыпай, Семеновна…
У тебя ль, Семеновна,
Юбка клеш зеленая.

Кузнец пропорхал на носках по кругу, остановился перед Дашей, оглядел гордую осанку ее и сделал вызывающий жест. Румяное лицо Даши полыхало, в глазах искрилось безудержное веселье. Она не торопилась отвечать на вызов плясуна, ждала, какие колена он еще покажет. А кузнец изо всех сил старался: приседал, выкидывая ноги, хлопал руками по голенищам, крутился юлой.

Подзадориваемая зрителями Даша наконец вихрем метнулась на круг, но вдруг сдержала порыв и плавно пошла на кузнеца. Движения пляшущих ускорялись, а взоры, чуть затуманенные и ленивые, были неподвижны.

Приближаясь к Даше, кузнец пропел под дробь каблуков:

Эх, давай, давай, давай,
Да не задерживай!..

Наступая на кузнеца, тесня его пышной грудью, Даша степенно отвечала томным голосом:

Эх, даю, даю, даю,
Да не задерживаю…

— Вот лихо! — кричал Славка. — Два ноль в ее пользу.

С интересом следил за пляской Алексей. Ему не нравился топот, от которого звенела посуда на столе, но подкупала непосредственность плясунов, жизнерадостность в каждом их движении.

— Каждый веселится, как может, — изрек Славка, толкая его в бок. — Давай выпьем, лоп-пух!..

— Отстань!

Кончился пляс, опять стали усаживаться за столы.

К Алексею подошел Трофим Жбанов, положил тяжелую руку на плечо.

— Жаль, Николай Семеныча нет.

— Вы же знаете, он в районе на заседании.

— Да-а, — протянул Трофим и пошел к семейным гостям, кричал на ходу: — Наливай, Прохор, под гуся!

Инвалид ухватился за бутылку, пошатываясь, стал лить водку в чашки и стаканы.

— Чиста, как детская слеза!

Даша подхватила:

— Что значит в городе жил, вон какой пир закатил. Одной выпивки на сотни рубликов.

— Поживет в Усовке, повытряхнет из карманов, на самогон перейдет, — сказал Лавруха.

Конец разговора услышал Трофим Жбанов, вежливо спросил:

— О чем вы это?

— Не по карману, говорю, нашему брату-колхознику водка, самогоном пробавляемся, дешевле.

— Оно конешно, — согласился Трофим. — Надо будет, и я сгоношу самогонный аппарат, штука немудреная.

— Самогон из любого дерьма можно выгнать, — хвастливо заметил Прошка, — но лучше всего из сахару.

— Дорого! Да и где возьмешь сахар-то? — Лавруха замотал головой. — Из свеклы дешевле.