Ника

Это был первый телевизор в селе, и зрителей набралось много. Поп произнес речь, одна часть которой была обращена к верующим, другая к безбожникам.

— Бог вразумил людей сделать такое, что не каждому доступно понять. Люди разговаривают на расстоянии по проводам и без проводов, летают по воздуху, послали ракету на Луну. А теперь вы увидите передачу изображений на расстоянии. — Сделав долгую паузу, он продолжал: — Мы живем в век химии, физики, электроники. То, что вчера казалось загадкой, сегодня стало обыденным, то, что сегодня еще не познано, будет познано завтра.

Владимир Жбанов объяснил, как он наладил прием передач с ретранслятора, расположенного за полтораста километров от Усовки. Его никто не понял.

— Сейчас вы увидите передачу из Москвы…

На другой день по селу не умолкали разговоры о телевизионном вечере в поповском доме.

— Будто перенеслись в Москву!

— И в театр заглянули, и в Кремль.

— Там какого-то посла принимали, все начальство вот рядышком, рукой дотянуться можно.

— Еще море показали.

— Диво!

Одна бабка Матрена не выказывала удивления ни у попа, ни в разговорах на другой день. Она говорила равнодушно и немного хвастливо:

— Когда я гощу у сына в Москве, кажинный вечер телевизер гляжу. Хошь днем глядеть — гляди, можно и днем, надоест даже.

Удивлялась она попадье:

— Полы-те ей натоптали, мыть надо, а она ничего, привечает людей.

Трофим Жбанов выговаривал сыну:

— Эх, Володя, Володя! Срамишь ты меня. Прямо мне не говорят, но стыдно мне с Николаем Семенычем и Сергей Васильевичем встретиться. Вырастил, скажут, сынка, с попом связался.

— А народ что говорит?

— Народ что ж… Кто был у попа, те захлебываются, а кто не был, не хвалят тебя. Говорят, поп — ухарь, всех норовит к себе расположить. Бросил бы ты его… попа-то…

Владимиру стало жаль отца. Стоит он перед ним тихий, будто сам виноватый, усы обмякли, плечи согнулись.

— Кто станет болтать, скажи, что мне интересен не поп, а работа. Сделал особую антенну, для дальнего приема, и, видишь, — получилось.

— Люди этого не поймут, скажут, ради денег.

— Всякий труд должен быть оплачен, — изрек Владимир.

В тот же день его пригласили в правление колхоза. «Венков и Перепелкин просят», — сказал посыльный.

— Ну вот, — с глухим стоном вырвалось у матери из груди. — Начинается.

— Чего начинается, мама? — Владимир обнял ее за плечи, ласково погладил по голове. — Ничего, мать, ничего, — спокойно говорил он, а сам все думал: зачем же приглашают его руководители колхоза?

Об этом он думал и по дороге в правление.

Венков и Перепелкин уже поджидали его.

Поздоровались. Помолчали. Закурили.

— Что же вы, Владимир Трофимович? — обратился к Жбанову Перепелкин. — Что же получается? У попа в доме телевизор, а в колхозном клубе нет.

— Это значит, что поп расторопнее вас, — с усмешкой ответил Владимир.

— Мы не думали, что в Усовке можно это наладить, — продолжал Перепелкин по-прежнему серьезным тоном, не приняв шутливого ответа Жбанова. — Нам говорили, что радиус действия ретрансляционной станции около ста километров, а до нас полтораста.

— Верно, — подтвердил Владимир. — Но специальные устройства, особая антенна… Можно наладить прием и за двести километров.

— Так сделайте для клуба! А? — Венков, подавшись всем корпусом, приблизил лицо к Жбанову, заговорил мягко, словно о чем-то очень заманчивом. — Дадим вам командировку в город, купите телевизор и все необходимое.

— Сделать можно. Какой вы хотели бы телевизор, Николай Семенович?

— Самый хороший.

— Что ж, можно сделать.

— Работу оплатим.

— За эту работу деньги не возьму. Для интереса, для души сделаю. Чтобы прием был лучше, чем у попа.

— Как-то неловко, — начал Перепелкин, но Владимир не дал ему договорить:

— Колхоз моему отцу дом в кредит построил. За это спасибо. Ну и я считаю долгом отблагодарить колхоз.

— Хорошо! — Венков откинулся на спинку стула, положил широкую ладонь на папку с бумагами, прихлопнул раз-другой. — Прикиньте, что надо купить, сколько примерно будет стоить, а завтра получите деньги, удостоверение. Я позвоню начальнику станции, попрошу оставить билет в купированный вагон.

— Есть! — по-военному ответил Владимир.

21

Ветер усиливался с каждой минутой. Сухой, колючий снег больно сек по лицу, и Алексей нагибался, отворачивался от прямых потоков холодного воздуха. По сугробам мело со свистом и завыванием, качало кусты тальников, гнуло осокори. Ноги проваливались в глубоком, еще не слежавшемся снегу, мешок тянул назад, лямки давили на плечи, тяжелая обледенелая пешня выскальзывала из плотных, негнущихся рукавиц.

Лавруха шел впереди. Он знал дорогу к пустующему домику бакенщика. В трех шагах маленькая фигура его расплывалась, как в тумане. Он тоже нес заплечный мешок, пешню и топор за опояской…

Рано утром вышли они на рыбную ловлю километров за пять от дома, на любимое место Лаврухи, где он каждую зиму ловил окуней и судаков. Все шло, как обещал Лавруха. Выдолбили во льду лунки, наловили окуней и отправились на ночлег в домик бакенщика, что на полпути к Усовке, намереваясь на другой день еще порыбачить. Так и дома предупредили…