Ника

Поставив лошадь с санями за подветренной стеной птичника и накрыв ее дерюгой, Венков пошел следом за агрономом, который успел уже скрыться в притворе строения.

В птичнике на Венкова пахнуло знакомым теплом, запахом мокрой извести, куриного помета. От движения двери с земляного пола поднялись и повисли в воздухе легкие белые пушинки. Все тут было белое: белые с легкой подсинькой стены, белые куры, с квохтаньем тукавшие клювами в кормушках, белые халаты на женщинах.

На пороге каморки, отгороженной неплотно подогнанными листами фанеры, стояла с агрономом Татьяна Лещева, маленькая, остроносая, большеглазая.

Венков поздоровался с ней за руку, спросил о делах на птичнике. Но не успела Лещева рта открыть, как он сказал:

— О сборе яиц и прочем я и так знаю. Давайте-ка лучше пройдемся да посмотрим.

В птичнике Венков бывал и раньше, видал и несушек, и как только что снесенные яйца катятся по деревянному желобу. Порядок был далек от той механизации, какую заводили в птицесовхозах, но приятно было отмечать во всем хозяйственную рачительность. Куры были шустры, пол чисто подметен, помет собран в ящики для вывозки на овощную плантацию. Похвалил Венков зеленую рожь, росшую в ящиках на полках, и с удовольствием посмотрел, как охотно склевывают куры травяную сечку.

— Хорошо у вас, все в порядке.

— Для того приставлены, Николай Семеныч. Как же иначе? Плохо-то нельзя: народ осудит, — отвечала Лещева с достоинством человека, знающего себе цену, и на худых щеках ее проступил от смущения румянец.

Две женщины стояли перед ведром, полным яиц, укладывали их в ящик с мякиной.

— Лишнего не положите, — пошутил Венков, взял яйцо, прикрывая верхушку ладонью, щурясь, посмотрел на свет, потом поболтал. — Полное яйцо, свежее некуда. К весне-то готовитесь? Привезем с инкубатора цыплят на тысячу больше против прежнего.

— Мы готовы, — ответила одна из птичниц. — Пусть плотники наделают кормушки, гнезда. Хватило бы только места.

— Вон Татьяна Ивановна с зоотехником считали. Говорят, места хватит.

— Рулеткой все измеряли, до каждого сантиметрика. — Для убедительности Лещева развела руки, изображая, как мерили рулеткой.

Это почему-то развеселило Венкова. Может быть, потому, что ему понравился порядок на птичнике, по душе пришлись люди, с которыми мимолетно заговорил о весенних планах; все это слилось сейчас с хозяйственными заботами, занимавшими Венкова, заглядывавшего в предстоящую весну, и в лето, и в осень.

Уходя от птичниц в хорошем настроении, он спросил Лещеву, есть ли у нее теперь подсмена и берет ли она дни отдыха.

— Не получается, Николай Семенович.

— Я же разрешил брать выходные.

— Разрешили.

— В чем же дело?

— Людей вы обещали дать.

— Дам, не все сразу. Вы только старайтесь. — И стал прощаться, подавая руку каждой женщине.

* * *

Бывшая каменная церковь, с которой еще до войны срезали купол, давно обжита под вывеской районного Дома культуры. В широкие двери притвора идут съехавшиеся со всего района члены райкома партии и гости, приглашенные послушать, но не решать. По одежде не различить людей, кто и чем занимается, все одеты чисто, без тех примет, по которым прежде узнавались деревенские жители. Но по лицам, по манере держаться люди различимы. Вот директора совхозов и председатели колхозов. Во всем облике их то же, что и у районных работников: люди бывалые, много повидавшие, их ничем не удивишь. Спокойно, с достоинством и с ненасытимым еще любопытством смотрят на все люди в новой, необмятой, слежавшейся в сундуках одежде; большие кисти рук их тяжело висят по бокам, взгляды открыты и цепки. Это знающие себе цену трактористы, доярки, рабочие мастерских. Тихи, несуетливы люди с задумчивыми, озабоченными лицами, с печатью смирения и покорности судьбе, самими избранной на всю жизнь. Это учителя, врачи, агрономы.

Бывшее церковное помещение разгорожено: в большей части в обычные дни показывают кино, со сцены поют, разыгрывают пьесы, в праздники заседают, проводят совещания, собрания; в меньшей половине, очень узкой, — фойе.

Сейчас в зале пусто, лишь два-три человека похаживают, поправляя на сцене стулья у длинного стола под красным сукном, устанавливают графины с водой и стаканы, пододвигают к рампе трибуну.

Весь народ в фойе. Оставив на вешалке пропитанную степным морозом одежду и сами пахнущие снегом, люди толпятся у столов с редкими, по случаю пленума привезенными конфетами, печеньями, винами, консервами, книгами бельем, лекарствами. Тут же встречаются знакомые, узнают новости, передают приветы. Вскоре все с покупками идут в зал, рассаживаются, а кто успел проголодаться, торопливо закусывает в буфете дарами райпищекомбината — колбасой, кефиром, коржиками.

Венков тоже потолкался в фойе, накупил гостинцев и сел в середине зала, заняв рядом с собой место для Перепелкина, огляделся, раскланялся со знакомыми и почувствовал усталость.