Никакой власти. Теория и практика анархизма

Гудман также утверждал, что последствия нищей философии ощущаются в повседневной жизни. Задавать гипотетические вопросы означает погрязнуть в «проблемах с дорогами, жильем, налогами и обеспечением правопорядка». Эти вопросы важны сами по себе, но еще важнее способ их рассмотрения. Краткие предписания по внедрению или регламентированию той или иной услуги становятся причиной появления шаблонных схем. Например, плановикам и проектировщикам поручается решать проблемы транспортного сообщения и логистики «в лоб», без учета моделей социального взаимодействия. В итоге — суета, перегруженность лишними деталями и результаты, далекие от ожиданий либертариев. Искусство философии, утверждал Гудман, требует комплексного подхода. При планировании в первую очередь следует взглянуть с позиции живых людей. Это означает, что «работу, место жительства и передвижения» нужно рассматривать как «одну комплексную проблему», а не как ряд разрозненных задач356. Такой подход, как правило, отличал инициативы анархистов в отношении работы, жилья и тюрем. Возможно, со стороны они казались кампаниями, ориентированными на достижение одной цели, но на деле в центре их внимания всегда находились вопросы капитализма, собственности и справедливости.

Гудман считал, что переориентация философии с конкретного на гипотетическое исказила восприятие глубины проблем, с которыми сталкиваются современные общества, и привела к выпадению целых кластеров знания из поиска возможных средств их решения. Чтобы оживить философию, он создал ряд вымышленных идеальных моделей, которые позволяют представить, каким образом различные формы социального устройства помогают на практике решать общие проблемы.

Гудман обрисовал три социальные модели: «город эффективного потребления», «новое общество» и «общество плановой безопасности с минимальным контролем». Первая модель напоминала послевоенную Америку и была ограничена рамками мегаполиса, который Гудман описал как «универмаг». Вторая уходила корнями в этику ремесленничества и искусств, а ее цель состояла в том, чтобы сократить разрыв между производством и потреблением. Третья модель представляла собой эгалитарное общество справедливого распределения, гарантирующее безопасность существования как плацдарм для творческих политических экспериментов. Эти модели имели некоторую степень детализации, однако Гудман подчеркивал, что они представляют собой возможности, а не готовые варианты. Степень их осуществимости зависела от конкретного геополитического контекста.

Подход Гудмана перекликается с идеей Рокера о культуре: если существуют совершенные социологические модели, то также существуют и градации в пределах спектра, который задает история. Любое социальное устройство является в той или иной степени националистическим, а не строго националистическим или естественным. Таким образом, возможности реализации всегда связаны с оттенками серого, образующимися слиянием черных и белых альтернатив, например порядка и хаоса. Возможности зависят от того, как именно люди формулируют свои желания, как они представляют себе идеи, как понимают очевидные общие концепции, какую этику принимают, какие технологии считают полезными или целесообразными и т.п. В своем подходе Гудман использовал два принципа: «в каждом из тысячи мест, которые человек планирует создать, свои особые условия и особые ценности» и «разные люди в одном и том же месте испытывают разные желания, и точно так же разные желания испытывает один и тот же человек в разных местах»357.

Что же поменял Гудман, переформулировав анархистскую дилемму? Он перенес акцент на сложность, неопределенность и несовершенство конкретной философии — философии, практикуемой как массовое искусство. Вслед за Скоттом, он соглашался с тем, что большинство из нас продолжает крепко держаться за идею государства, но утверждал, что эта социологическая реальность — не последнее слово в истории организации обществ. Свою заключительную мысль Гудман высказал в форме новой дилеммы, достойной Прудона: «Люди далеки от философии, они не понимают конкретных важнейших фактов. Но при этом только люди могут их понять. Решение содержится в замечательной и заставляющей задуматься фразе Мишле: "Инициация, образование и власть — это три синонима"»358.

Переформулированная таким образом дилемма перемещается из плоскости политического выбора между двумя образами жизни — государством и анархией — в пространство, где в рамках государственной системы стимулируются альтернативные властническим и иерархическим принципам либертарные политические, социальные и культурные проекты. Это предполагает трансформацию предоставляемых государством услуг путем воспроизведения и имитации альтернатив, а не воспроизведение этих услуг некими иными способами. Как утверждала в своем манифесте 1926 году группа L'En-dehors, которую связывают с Эмилем Арманом и Зо д›Акса, «анархия — это "анархизация"»359.