Никакой власти. Теория и практика анархизма

«Мы должны научиться иначе воспринимать правительство и авторитет, потому что, пока мы думаем и действуем так, как сегодня, нетерпимость, преследования и угнетение сохранятся, даже если будет упразднено организованное правительство. Мы должны научиться уважать человеческую природу тех, кто рядом, не вмешиваться в их жизнь и полагать их свободу столь же священной, как и свою собственную. Научиться уважать свободу и личность другого, отречься от любого принуждения. Мы должны понять, что лекарство от возможных проблем, которые несет с собой свобода, — это еще большая свобода; что свобода — это мать порядка.

Более того, мы должны осознать, что равенство означает равные возможности, что монополия есть отрицание этого факта и что только братство способно обеспечить равенство. Мы можем научиться этому, лишь освободившись от ложных идей капитализма и стяжательства, от понятий "мое" и "твое", от узких представлений о собственности»113.

Для всех анархистов того времени образование означало демистификацию власти и авторитета и укрепление автономии, но никак не обучение в школе. Более того, анархисты XIX — начала XX века считали, что школы выполняют грубую идеологическую функцию. Чикагский анархист Оскар Нибе вспоминал, что, когда он учился в школе, все образование было направлено на укрепление авторитета церкви. Он писал: «Меня воспитывали в протестантском духе и учили ненавидеть тех, кто верит в Бога иначе; моя религия, как мне говорили, была исключительной, лучшей»114. Его товарищ Адольф Фишер высказывался о политике школьного образования более обстоятельно:

«Как-то в последний год моего обучения в школе наш учитель истории вдруг заговорил о социализме. В то время социалистическое движение в Германии только начинало развиваться. По словам учителя, социализм означал "передел собственности". Сейчас я склонен верить, что правительство дало указание немецким педагогам периодически описывать старшим школьникам социализм как самое страшное, что только может случиться. Общеизвестно, что такова обычная политика монархических властей старого мира — посредством школьных учителей вырабатывать в юных неокрепших умах предубеждение против всего, что доставляет тиранам беспокойство. Например, я совершенно отчетливо помню, как перед Франко-прусской войной и во время нее учителя убеждали нас в том, что каждый француз если даже не был преступником, то уж точно был негодяем. С другой стороны, они прославляли монархов как наместников Бога, а послушание и верность им изображались высшими добродетелями»115.