Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Ближайшие соратники (а большинство из них были лет на десять моложе отца) нетерпеливо ожидали, когда они сами доберутся до рычагов власти, избавятся от опеки, поучений, выговоров. Становилось невтерпеж, так и подмывало поторопить события.

Аппарат жаждал спокойствия и стабильности. Все эти пересадки, перетряски сидели в печенках. Хотелось пожить в свое удовольствие, забыв страхи сталинской поры, расслабиться от постоянного напряженного ожидания реорганизаций. Наверху требовался свой, надежный человек. И чем скорее, тем лучше.

Армия роптала на проведенные сокращения, в результате которых не только вернулись домой солдаты, но и остались без работы офицеры. Теперь им приходилось срочно менять профессию, начинать в зрелом возрасте жизнь сначала.

А тут пошли разговоры о полной реорганизации, не сокращении, а коренном изменении структуры вооруженных сил. Генералитет жаждал нового главнокомандующего, понимающего их чаяния, защищающего их интересы.

Интеллигенция тоже потеряла веру в отца. Он ухитрился поссориться со многими еще вчерашними своими сторонниками. Учил художников рисовать, поэтов писать стихи, режиссеров ставить спектакли и снимать кинофильмы. Даже музыкантов не миновала чаша сия. Сегодня мы можем попытаться определить меру ответственности, отыскать истинных вдохновителей этого шабаша, но тогда на виду оставался он один. Казалось, уйдет отец, и можно будет вздохнуть спокойно. Избавления всегда ждут с нетерпением.

Убежденный в экономических преимуществах крупных механизированных сельскохозяйственных производств (нескладное слово наиболее полно отвечает сути), отец, не дожидаясь результатов, энергично принялся за сокращение малоэффективных подворий и приусадебных участков. Они, казалось ему, связывают руки крестьянам, становятся обузой на фоне грядущего изобилия. Крестьяне считали иначе и проклинали еще совсем недавно столь популярные преобразования. От грядущих наверху перемен они ждали только облегчения.

В переполненной портретами отца стране каждый шаг связывался с его именем, назойливые славословия навязли в зубах.

Анализ причин, истоков ошибок и поражений — удел истории. Обществу же предстояло сделать следующий шаг. Только куда? Вперед? В неизведанное? Зачем?

Те, кто принимали решения, крепко держали вожжи в своих руках, так же как и аппарат, жаждали не бури — покоя, не процветания — достатка. Конечно, для народа, но если пока не получается, то для лучшей, избранной его части. Пора преобразований прошла, наступала эпоха тяжеловесной стабильности. Выбор сделали. Шагнули назад. Так проявляла себя историческая закономерность.

Наверху столковались довольно быстро. Оказалось, две группы противников отца двигались навстречу друг другу. С одной стороны «копали» московские украинцы, пришедшие в столицу вслед за отцом, его «сторонники» с периферии. Естественным лидером у них стал Брежнев, в руках второго секретаря ЦК сосредоточены все нити связи с обкомами, республиками, армией, КГБ. Примыкали к нему Подгорный и Полянский. Они не так давно угнездились в ЦК и Совмине, но чувствовали себя уверенно.

Другую группу вел Шелепин, лидер молодых. Комсомольцев, как их называли. Его люди внедрились повсюду, в аппарат, КГБ, армию. Пополнение аппарата шло из комсомола, точнее, из его Центрального комитета.

Встретившись, объединились. Молодым пришлось потесниться, уступить лидерство Брежневу. Без него шансы на успех резко понижались.

Подошло 70-летие отца. 17 апреля 1964 года славословия лились патокой, сосед стремился перещеголять соседа. Отец, выслушав все заверения в преданности, призывы к многолетней и плодотворной работе, на одном из очередных заседаний Президиума ЦК сказал, что намеревается отойти от активной работы. Все в один голос завозражали: без него жизнь просто остановится. Отец настаивал, упомянул уже в публичном выступлении о своем желании уступить место молодым. Намерение у него было серьезным, но даты своей отставки он так и не назвал. В разговоре со мной как-то раз упомянул о желании дотянуть до XXIII съезда КПСС, а там уже решить окончательно. Неопределенность не устраивала ни Брежнева, ни Шелепина. Трудно решиться на первый шаг, теперь останавливаться на полдороге не имело смысла.

Сразу после пышных юбилейных торжеств развернулась невидимая и опасная подготовка к смене власти. Доверенные люди разъезжали по ближним и дальним регионам, как бы ненароком заводили с первыми секретарями обкомов разговор о «старике», осторожно прощупывали, каждую минуту готовые отступить в тень, превратить все в шутку. Необходимости в этом практически не возникало, раньше или позже общий язык находился. И вот уже в списке членов Центрального комитета, хранящемся в сейфе у Брежнева, против очередной фамилии возникал крестик. Минусов он почти не ставил, с заведомо ненадежными предпочитали не говорить. В решительный момент их собирались блокировать, а если понадобится — изолировать.