Никита Никуда (СИ)

Десять минут спустя деревья расступились. Его охватило предчувствие, что сейчас все кончится. Или начнется? Бездна разверзнется или развернётся простор? Тропа упиралась в болото и пропадала в нем. Не исключено, что он вновь вышел к Собачьему, зайдя к нему с другой стороны. Вязкий кисельный берег не давал подойти ближе.

Болото, дыша метаном, простиралось, насколько хватало глаз. Прохладные хляби были подернуты зеленой тиной. На поверхности набухали и лопались водяные волдыри. Не фланировали фламинго, не сновали стаи пресноводных рыб. Этот гнойник в нежной ауре миазмов в качестве среды обитания был им не пригоден. Лишь лягушки хорохорились, орали хором, наполняя кваком акваторию. Да кулики с выпями хвалили урочище.

Метрах в тридцати от края болота произрастала группа деревьев, значительно превышавших прочую растительность, составлявшую местный ландшафт. Наиболее привлекательно с точки зрения верхолаза выглядела необхватная сосна с толстыми сучьями, сухими и редкими в нижней части ствола, но выше росшими чаще, а ближе к макушке переплетенными столь густо, что можно было бы разместить гнездо снайпера или разместиться самому для незаметного наблюдения за окрестностью. Надо было выяснить, далеко ль простирается это болото, рассадник малярийных плазмодий и нечистых сил, и куда двигаться дальше. Он сложил рюкзак у подножия и полез по этому дереву с южной стороны, где мох не был столь густ, а ствол выглядел не так осклизло. Руки соскальзывали, кобура и сабля цеплялись за ветви, но вверху действительно оказались гнезда: два птичьи, а одно ничье. Он занял ничьё. Сирин и алконост, занимавшие два соседних, не обратили на него никакого внимания.

И открылось ему это болото, словно карта мытарств, очертаниями напоминая Евразию. С европейской частью справа болота, с коллекцией названных именем Калинина городков. С Волгой, пиявкой впившейся в Каспий, с гребнем Уральских гор, разделявшим восток и запад, эти враждебные части света, словно берлино-китайской стеной. Прямо пред ним кверху брюхом лежала Азия: море тайги, монгольские степи, тюменский город Томск. Южнее громоздились бугры, похожие на Тибет, каким он представлялся, наверное, мадам Блаватской. Ему показалось, что справа видна Москва. А еще более право - Питер. Не предполагал, что это места опять заболочены. Более того: этот гнойный процесс далеко зашел.

Прямо под ним сходились меридианы, и дерево, таким образом, представляло собой северный пуп земли. Брать болото вброд не имело смысла, заключил он. Но можно дожидаться морозов и пройти по льду. Вот только эта страна на зыбкой болотистой почве устоит ли до холодов.

Болото по закону тождества отражалось в небе, а небо в воде, отчего полковник, находясь в ветвях, чувствовал себя словно меж двух болот, куда ручьями текли молоко и мед, мазут и яд, нечистоты и грязные помыслы. Болото испускало миазмы, возносимые ветром, заболоченный участок небес в ответ на это что-то из себя испражнял, и это сильно смахивало на дары небес, вызванные молитвой.

Кроме ликующих лягушек сверху из его гнезда открывалась взорам полковника и другая жизнь, не отличавшаяся разнообразием. Вместо камышей ближнюю часть болота занимала сухая парша, а вместо кувшинок - кувшинные рыла плавали. Гады, пуская газы, казали хвосты. Баядеры, балерины болотные, кривоногие, в испачканных пачках, крутили буги-вуги в воде. Да мойры над ними, а гарпии - промеж них - носились.

Тропа уводила в болото. А что если, подумал он, она ведет не туда, а оттуда? И все эти бледные твари болотные, что здесь родятся и водятся, всё то гнилое, гнутое, гнусное, что в мире ни есть, являются выходцами из этого болота - по этой тропе - в жизнь?

Он оглянулся на лес, откуда пришел, проследил, насколько было возможно, тропу, однако никаких выходцев вдоль нее не нашел. Но в северо-западной части леса, где было не так густо, в том месте, где деревья расступались, создавая плешь, он увидел, что какой-то человек в хаки (и погоны были на нем), отбивается от стаи псов. Псы набрасывались и отскакивали, действуя так слаженно, будто составляли один организм, только очень большой - да так оно и оказалось, в конце концов, когда полковник вгляделся в подернутую дымкой тумана даль внимательнее. Этот рыжий пес был огромен, человек же казался не больше блохи, но в следующее мгновенье исчез в пасти рыжей собаки, словно сухая игла в пламени.

Ветви качнулись под Одинцовым, но не под действием ветра, как он тут же сообразил. Воздух остался недвижен, только запах, который он почти перестал ощущать, снова сделался гуще. Поверхность вод колыхнулось, по ней пробежала рябь, где-то что-то плеснуло - ластами или веслом. Дерево дрогнуло вместе с почвой, из которой росло, земля затряслась. Обе птицы, сирин и алконост, вспорхнули и закружились над берегом, что-то крича.