Никита Никуда (СИ)

Далеко за рекой виднелись огни. Ветер истинной свежести перепархивал с того берега и манил. Город Съёмск был несколько выше по теченью реки, так что помощи ждать оттуда не приходилось, кричи - не кричи. Ничего не оставалось, как самим сунуться в воду, уповая на то, что Бог спасет, протянув через реку руку свою.

Лошадь уже напилась и в воду не лезла, пришлось, волоча за узду и толкая сзади, нам ее кое-как в реку спихнуть. А дальше она - делать нечего - поплыла. Собака, поскулив и пометавшись без нас по берегу, бросилась в воду сама.

Наиболее промокаемое - деньги, документы, спички - я предварительно спрятал под шляпу и так плыл. Маринка вцепилась в гриву лошади с другой стороны и все время повизгивала: вода была холодна, и я даже обеспокоился, не сделались бы с этой Маринкой судороги. Мимо нас несло легкий мусор, проплывали остатки кораблекрушения, случившегося выше по теченью реки: шляпы, полные и пустые пепельницы, пластиковая посуда, деревянная обшивка кают. Причем штурман, успевший влезть в спасательный круг, был, несмотря, что мертв, всё еще пьян. Резвились при свете луны рыбы, плескались утопающие, цепляясь за жизнь, а то и за нас, но, невзирая на домогательства этих практически обессилевших прилипал, мы, включая лошадь и пса, выбрались на противоположный берег относительно благополучно.

Лошадь отряхнулась и сразу сунула морду в траву. Мы же потряслись немного от холода, потом собрали сухой травы и развели костер.

Согревшись и развесив для просушки одежду, мы погрузились в сон, поклявшись впредь избегать подобных клоак, пообещав себе и друг другу, что в этой Манде или другом похожем отхожем месте ноги нашей больше не будет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По-над землей стлался туман, не поднимаясь выше колен, но прятал тропу, траву и в траве - мелкую живность. Тропа петляла - петля на петле, бросалась то влево, то вправо, пересекала себя, пускалась вспять, исчезала в тумане и появлялась вновь, и Антон понял, что так он никуда не уйдет или заблудится вместе с тропой, если не распутать или не распустить эти петли. Он сошел с нее и пошел на восток навстречу солнцу, но тут же обнаружил, что опять стоит на тропе. Свернул влево - и тропа повернула влево, вправо - и тропа вместе с ним, и куда б он ни ступил, под ним тут же открывалась тропа.

Странный феномен, подумал он. Удобный с одной стороны: куда ни иди - бездорожья не будет. Но вместе с тем отсутствие определенной тенденции искушало пуститься по всем направлениям сразу, но коль это было невозможно, то предстояло что-либо предпочесть. Он встал, словно буриданов осел, которому все-таки несравненно легче было выбирать между двумя соблазнами, здесь же их открывалось бесконечное множество.

Что-то рыжее показалось, спряталось и вновь мелькнуло метрах в ста от него. Шевельнуло кусты. Кто-то икнул или как-то иначе подал голос. Присмотреться детальнее мешал туман, но Антону было известно, что ничего рыжего, кроме лис, в этом лесу не водилось. Человеку лис неопасен, если бешенством не заражен, поэтому Антон и не вспомнил про автомат, переброшенный за спину.

- Приветствую тебя, Остролицый Лис! - крикнул он, делая шаг в его сторону.

- Приветствую тебя, Пустомясый Пёс! - эхом отозвалось рыжее.

- Какой я тебе пёс, Лис? - удивился Антон, озадаченный таким глюком.

- Какой я тебе лис, Пёс?

Разговорчивое существо подняло голову и оказалось осликом, совершено не остролицым и размеров отнюдь не лисьих, а присущих ослу. И масть его была скорее серой, чем рыжей, но видимо солнце, бывшее еще низко, позолотило его, одев в золотое руно. Он и не думал бояться вооруженного незнакомца и лениво ловил на себе бабочек, как другие животные ловят блох.

Еще глюче, изумился Антон.

- Извини, обознался, - сказал он, преодолев замешательство, вызванное оплошностью, вербальными возможностями животного и внезапно возникшей догадкой, что ослик - возможно, тот самый, след которого их к избушке привел. Подкова висела у Антона на поясе. Если она к переднему правому подойдет, то тогда...

- Бывает, - сказал осел. - Меня часто принимают в тумане не за того. - Он икнул. - Правду сказать, я и сам иногда способствую этому. То королевичем или царевной для вас прикинусь, то белым бычком. А то сажей мажусь и чертом кажусь. Благо черт имеет ослиные ноги, а копыта мои всегда при мне. Только морду, в случае черта, умную делаю.

- Зачем же ты человечество морочишь?

- Так ведь, ослом будучи, на всех не угодишь. Для того чтоб все были счастливы, нужны иллюзии. Вот я их и дарю. А ты думаешь, корча из себя черта, приятно мне? Или особенно, если кажусь козлом.

- А ты не кажись козлом.

- А если они счастливы меня козлом видеть? Думают, раз сами козлы, то и мир таков.

- Одни хотят видеть тебя козлом, и даже козырным, другие - в другом качестве. Иллюзии не вступают в противоречия?

- В том и беда, что вступают. Однако, мир без противоречий мертв.

События последних дней не позволяли усомниться в этом. Более того, противоречий накопилось столько, что даже мертвые ожили. Ожило даже то, чего не может быть никогда. Да и сам давно ли от смерти воскрес?