Никоарэ Подкова

На другой день к утру прояснело, солнце заиграло на безоблачном небе; после ночного ливня лес засверкал несметными драгоценными самоцветами, красой несказанной и недолговечной.

Чистый прохладный воздух взбодрил силы путников и монахов, словно доброе вино. Вся братия во главе с настоятелем вышла за ворота провожать государя Никоарэ. Пожелали ему и воинам его счастливого пути и долго глядели им вслед.

Не только монахи дивились взорам высокого гостя, горящим торжеством; приметил их и возрадовался дед Петря, в душе его всплывали картины прошлого — вспоминались ему и отроческие годы Никоарэ, проведенные в доме Юрга Литяна. Нынче оба они — и Петря, и бывший его питомец — ехали в родные места не спеша, и, казалось, сам путь наполнял их каким-то тихим довольством. Капитан Петря был теперь стар, а прежний отрок уже начал седеть.

В умилении душевном ехали они по узкой долине Шомуза среди старых рощ, перешедших во владение господарей после смерти воеводы Шендри; земли и луга вокруг Долхешт, где был похоронен Шендря, шурин старого Штефана, были вместе со всей долиной приданым сестры князя. Умерли оба, а выморочные владения их остались позабытыми. Князья не сочли их достойным даром для великих бояр.

Путники замечали, что здесь в селах живут иначе, чем в других местах, где они бывали. Жители беззаботно хлопотали на пасеках и в садах, весело кланялись проезжим, на лугах пестрели стада. Но горы, сторожившие слева и справа долину, казалось, теснили ее.

К полудню, двигаясь все в том же порядке, пришли к мосту через Шомуз и к мельнице, откуда дорога повела на высокий холм, за которым далеко-далеко, до старой усадьбы, обители воспоминаний, простиралась широкая долина Серета.

Мельница, слегка сотрясаясь, работала только в один постав. Под навесом у дороги сидел на скамье мельник. Вопреки образу, привычному и в жизни и в сказках, мельник не был изнуренным годами и слабостью старцем, а молодым и веселым с виду.

— День добрый, бог в помощь! — крикнул дед Петря, желая вызвать мельника на разговор.

— Благодарствуйте, ваши милости, — отвечал мельник, поднимаясь со скамьи и обнажая кудрявую голову.

— Что ж у мельницы народу нет никого? Я вижу, ты один, — продолжал дед. — Позволь нам сделать привал под твоим навесом.

— Милости просим, — отвечал мельник, разглядывая их зелеными, как волна, глазами.

Прочие всадники подъехали ближе; подошла и телега Иле Караймана. Мельник пояснил:

— Мужички с мешочками собираются, добрые ратники, к вечеру, когда воротятся с поля и от других дел. Мельница зерно перемалывает, а мы языками мелем, о том, о сем толкуем. Это мельница Барбакота[40].

— Кто был сей христианин, носивший такое прозвище?

— Прадед наш. Прожил девяносто девять лет и оставил нам, правнукам, мельницу и советы в придачу.

— Советы? Должно, мудрец какой? — усмехнулся Александру.

— Так оно и есть, с вашего позволения.

— А тебя как величают?

— По имени зовут Тудорикэ, а по прозвищу Плутяга[41].

Собравшиеся развеселились.

— Что ж, сойдем с коней у мельницы, где жил «Сам с ноготок — борода с локоток», — весело сказал Никоарэ, — а Плутяга поделится с нами вестями.

— Никак невозможно, — отвечал Тудорикэ, оскалив белые зубы и следя за тем, как всадники соскакивают с седел. — Прадед учил нас: вестями не делятся, а обмениваются. Мы тут, в долине Шомуза, живем на отшибе, ничего не ведаем. Хотелось бы, честные путники, знать, что делается при дворе господаря и в Нижней Молдове. Прошумели там войны и напасти. Узнать бы, что еще там творится и что будет. Прослышали кое о чем, да не обо всем. Нет у нас, как в других местах, боярских гнезд, где плодятся обманы. Уж простите на слове, коли из ваших милостей кто боярин. Я не по одежде принимаю вас за купцов, вот только сабли у вас на поясе.

— Купцы — да не продаем и не покупаем, — отвечал Никоарэ и положил руку с перстнем на плечо мельника.

Тот повел глазом, не выказывая особой робости.

— Великая честь, когда у нищего порога останавливаются государевы бояре.

— Мы не бояре, Тудорикэ, и не из Ясс едем.

— А я, привыкши верить своим глазам, думал иначе, государь.

Подкова обернулся и благосклонно посмотрел на него.

— Я — простой воин, честный мельник.

— Радуюсь, государь, — взволнованно проговорил догадливый мельник, что вижу тебя крепко стоящим на ногах.

Спутники Никоарэ захохотали.

— По душе мне твоя смекалка, Тудорикэ.

— Таков был и прадед мой Барбакот, государь. Это он приучил нас остерегаться боярской братьи. Лучше нам друг с дружкой не встречаться, не то разозлят нас, так мы их крепко покусаем. Прознали мы у родичей, у которых больше земли и простору на серетской равнине, что в той стороне вышли с великой ратью бояре собирать новые, только что выдуманные дани подати. В Шомузе народ победнее и числом поменьше, про нас и забыли. А вот недалеко от Руджиноасы заявились они в село и собрали с рэзешской общины семнадцать быков. А налог был восемнадцать быков. И тогда будто схватили служилые младенца и увели его, как залог, вместо недобранного быка. Так ли это? Ваши милости про такое не слыхали?