Никогда_не...

Вечность сейчас кажется такой манящей, такой естественной и желанной, но упорно ускользает от меня. Я хватаюсь за неё, как утопающий за соломинку — и не могу удержать. Нет, нет, только не это, я не хочу снова возвращаться в эту суету! Голоса вокруг снова начинают звучать слишком слишком назойливо, слишком громко… Хочется отвернуться, спрятаться, но не получается. Они догоняют меня, а мне неуда бежать, снова.

— Ну-ка, ну-ка, не вертись! Вдыхай! Ещё вдыхай! — что-то въедливое, резкое, будит меня, выводит из приятной спячки. Теперь я даже спать не хочу так сильно, как отвернуться. Я хочу взмахнуть рукой и убрать это от себя этот смердящий яд, а заодно и крикнуть, чтобы меня оставили в покое, но получается только слабо замычать и дёрнуть головой.

— А ну, давай! Давай, ещё! Все, хватит нашатыря, теперь воды. Воды быстро, нужно обильное питьё!

Что-то въедливое и раздражающе продолжает упрямо щекотать ноздри, от чего хочется чихать и отворачиваться — но тут в меня вливается пара капель воды, точно такой же, как во сне, из которого меня насильно выдернули. Я припадаю к источнику питья так жадно, как к единственному, что у меня осталось из того прекрасного мира и пью, пью частыми глотками, проливая на себя. Вода течёт по подбородку, по шее, по груди — и я снова чувствую. Чувствую себя и своё тело, и боль, возвращавшуюся вместе с ощущением жизни. Пусть не такой легкой, приятной и идеальной, но настоящей жизни — той, за которую я так боролась вместе с Артуром.

— Артур, — я еле шевелю пересохлыми губами, несмотря на то, что выпила, кажется, целый океан. — Что с Артуром? Дядь Боря? — его я вижу и узнаю, его лицо склонено над моим вместе с лицом незнакомой женщины, которая раздраженно отгоняет от меня всех и каждого.

— Так, пришла в себя, хорошо! Это очень хорошо! А ну, если можешь, скажи, не можешь — кивни, не можешь кивнуть — моргни! Сколько пальцев видишь? А? Сколько? — и она делает указательным пальцем странные движения вокруг моего носа.

— О… один… А что с Артуром?

— А теперь? — она показывает два, сначала вместе, потом разводя их в разные стороны, и затем снова вместе.

— Два. А где Артур?

— Да боже мой, вот пристала со своим Артуром! Ты о себе думай, о себе переживай! И за себя отвечай! Голова кружится? В ушах шумит? Тошнит, может? Что-то из этого есть?

— Дядь Боря? Это вы… дверь открыли? — вместо ответа женщине, бормочу я, стараясь отыскать взглядом лицо Бориса Олеговича. — Я вас помню… Сразу был огонь, а потом вы…

— Да он, он! Позже благодарить спасителя своего будешь! Теперь сделай вдох… Попробуй вдохнуть так глубоко, как можешь… Что чувствуешь? Рези есть? Так, прокашляйся, прокашляйся, — продолжает активная женщина, пока в ответ на ее просьбу вдохнуть поглубже, меня сотрясает приступ кашля, такого сильного, что кажется сейчас вывернет наизнанку. — Все, все, успокойся… Ещё воды дайте! Вот, попей, станет легче. Это все? Глубже вдохнуть не выходит?

— Нет, — отвечаю я докторше, замечая форменную нашивку на ее одежде и что она одета в комбинезон врача скорой помощи. И, несмотря на то, что она делает всё для моего же блага, во мне это вызывает только досаду от того, что мешает выяснить главное

— Дядь Борь… Вы здесь?

— Тут я, тут, Полинка… Не беспокойся. Все в порядке. Уже все в порядке.

— Дядь Борь… — снова начинаю я, пытаясь вдохнуть. — Там было открыто сначала… Эмелька подтвердит. Я бы никогда… не облажалась так… Там же был Артур. Я должна была его вывести. Что с ним сейчас?

— Так, что здесь у нас, фиксируем! — продолжает свою бурную деятельность доктор и я понимаю, что она даёт указания своей напарнице. — Небольшой ожог дыхательных путей, поражение верхних конечностей — ладони, фаланги пальцев, запястья. Наложишь стерильные повязки, плюс обильное питьё. Дашь обезболивающее, две таблетки. Спецбригада уже подъезжает, скоро будем транспортировать. В таком положении долго держать нельзя, ни одну, ни второго. Всё, действуй!

Только сейчас я понимаю, что полулежу на земле, под ногами и головой у меня валики, скатанные из чьей-то одежды — из этого положения мне видны только находящиеся совсем близко люди и небо, разрезаемое синевато-бурыми вспышками — такие обычно бывают у мигалок пожарных или скорых. Наверное, приехали, наконец и те, и те. Только почему же не раньше?

— Так, Борис Олегович, тут все решили, напарница здесь подежурит, а я — снова к вашему! Родных, надеюсь, успокоили? Мешать мне больше никто не будет?

— Успокоили, успокоили, — голос Бориса Олеговича по-прежнему звучит непривычно сухо и даже резко. — Насчёт этого можете не переживать. Светалана Николаевна, я еще нужен там?

— Нет, побудьте лучше здесь. Я позову вас. Чем меньше суеты вокруг вашего мальчика, тем лучше… сами понимаете. Ожоговый шок и так удар по нервной системе, любые возбуждающие факторы лучше исключить.

— Хорошо… Я понял. А все остальное в силе? Ну… о чем мы договаривались.