Николай

– Я не причиню тебя вреда, хорошо? – резко говорю я. – Я говорил тебе об этом. Так что забудь.

Амели отступает, растерянность и боль омрачают ее лицо.

– Ух, ты. Хорошо, извини. Я не это имела в виду. Это была плохая шутка.

Я качаю головой и снова отвожу взгляд, чувствуя отвращение к тому, что она видит во мне в данный момент. Она права, и я не заслуживаю ее.

Я даже не имею права дышать воздухом, который она вдыхает. Если я не могу быть честен сам собой, как я могу, черт возьми, быть честен с ней? Если я не могу принять того, кто я, как могу ожидать подобное от нее?

– Я должен рассказать тебе кое-что, – наконец произношу я, моя голова все еще повернута в сторону.

– Хорошо, – отвечает она тихим, напряженным голосом.

Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, позволяя страху и отвращению сгинуть. Если я хочу, чтобы Амели доверила мне сердце, я должен быть честен с ней. Я должен заслужить ее доверие. Я должен стать лучше, чем был прежде.

– Днем Варшан пришел за мной, у нас были кое-какие дела в Квартале. – Я оглядываюсь на нее, в моих глазах мерцает раскаяние. – Что, как предполагалось, должно было быть быстрым, обычным вмешательством в обращение… ко тьме.

– Хорошо, – снова произносит она, побуждая тем самым меня продолжать.

– Ты когда-нибудь слышала про Малькольма Баосу.

Выражение абсолютного отвращения появляется на ее лице, отвечая на мой вопрос. Я даже не жду получить от нее ответ, откуда она его знает. Ответ может подтолкнуть меня на грань насилия.

– Нам дали наводку, что девочки Малькольма занимаются, запрещенной в этом городе черной магией. И пока мы были там что-то нечто особенное упало мне на колени. – Я пробегаю рукой по волосам и дергаю за концы от расстройства. – Амели… Я узнал, что он не только эксплуатировал девочек, но он спал с некоторыми из них. Он был долбаным растлителем малолетних.

Амели ахает и от ужаса прижимает руку ко рту.

– Боже мой, – говорит она, принимая слова близко к сердцу. – Боже мой, это ужасно! Как ты… постой. Что ты имеешь в виду он был?

Я застыл на месте, удерживающий этими пронизывающими глазами, которые кажется раскрывают подноготную мою душу. Я не знаю, как сказать ей, я не могу подобрать слов.

Я десятки раз убивал без стыда и совести, без чувства сожаления. Я убивал ради власти, ради мести, черт возьми, я убивал ради удовольствия.

Но теперь… теперь, когда мною правит новоиспеченная совесть, я даже не могу найти в себе то, что заставит меня исповедать грехи, и неважно насколько оправданными они являются.

– Скажи мне, Нико… скажи, что случилось, – говорит Амели, чуть выше шепота.

Неуверенно она протягивает ко мне руку, серьезным взглядом спрашивая разрешения. Затаив дыхания, я все еще неподвижен.

Не потому что у меня какая-то фобия прикосновений – дерьмо, физический контакт все, что я знаю – а просто она меня трогает, она меня успокаивает.

Она показывает мне капельку ласки. И сейчас, когда ее рука покрывает мою, а потом скользит к моей ладони и наши пальцы переплетаются, я чувствую, как Амели ломает, разрывает меня.

Преодолевая каждую чертову защиту, которая имелась у меня, разрушая ее с помощью кувалды. Расстелившись перед ней, я слаб и беспомощен. Я единственный здесь буду умолять помиловать меня, находясь полностью в ее власти.

Мелкие золотистые искры сливаются с голубыми на нашей коже перед неизбежной смертью на медленном огне. Больно. Сладкая и мучительная агония блаженства. Это все то, что я никогда не знал, и то, что всегда хотел.

– Амели, – произношу я, голос скрепит глубоко внутри меня. – Я убил его. Я убил этого больного сукина сына. И мне понравилось. Мне очень понравилось. И мне жаль.

Она молчит. Я даже не знаю смотрит ли она на меня. Я вижу, что наши пальцы переплетены, это малая часть держится за… что-то. Что-то намного большее, чем мы вдвоем.

– Спасибо, – наконец шепчет она.

Я резко поднимаю на нее глаза, чтобы увидеть нежную улыбку на ее губах и взгляд полный восхищения. Никто и никогда за все мои года не смотрел на меня так.

– За что?

– За то, что сказал. И спас тех девушек. И за заботу о том, чтобы он больше не обидел другого ребенка.

– Но… но теперь ты знаешь, какой я мерзкий. Теперь ты знаешь, что я убийца.

Неожиданный смешок вырывается из ее груди.

– Нико, я всегда знала, что ты убийца. Не забывай, что я была свидетелем твоих поступков на протяжении последних десяти лет. Я не говорю, что нормально отношусь к убийствам. На самом деле я категорически против этого. А то, что сегодня ты сделал не было убийством, это – искупление. Правосудие. И это было необходимо.

Мы засыпаем бок о бок, как и всегда, впрочем, но в этот раз наши пальцы переплетены. Забавно, как такой целомудренный жест может быть настолько глубоким, настолько интимным. Я никогда не чувствовал себя ближе к другой душе, не тогда, когда погружался в них, не тогда, когда вдыхал их в свою. А теперь я чувствую это, я никогда не смогу отпустить ее. Я никогда не захочу отпускать ее.

***

Я чувствую, как Амели дернулась ночью, ее рука сильно сжимает мою, перекрывая кровообращение. Я резко открываю глаза и нависаю над ней, сжимая ее плечи.