Николай I

Трудность поставленной задачи состояла в том, что в отличие от реформы в остзейских губерниях при Александре I Николай Павлович считал невозможным безземельное освобождение крепостных, которое привело бы, по его мнению, к пауперизации большей части населения. Начальник штаба Корпуса жандармов и главноуправляющий III Отделением А. Е. Тимашев в своих замечаниях на статью П. В. Еленева в 1861 году подчеркнул, что, по свидетельству многих лиц, заветной мечтой покойного императора было освобождение крестьян с землей. Более того, А. Е. Тимашев считал, что только польский мятеж помешал обнародованию уже подготовленного манифеста. По свидетельству компетентного рецензента, «необходимость быть на страже против революционных движений, начавшихся в 1846 г., остановила правительственные работы, относящиеся к этому предмету и возобновленные с наступлением спокойствия. Эти работы велись деятельно перед Крымской войной. Еще в январе 1855 г., за месяц до кончины, Николай Павлович в беседе с председателем Департамента законов Государственного совета Д. Н. Блудовым говорил, что не желал бы умереть, не завершив великого начинания, но не допустит «увольнения» крестьян без земли. «Это для блага помещиков», — прибавил тогда Николай Павлович»^{657}. Косвенные подтверждения именно такого варианта освобождения крепостных крестьян находятся и в так называемых «Записках» А. О. Смирновой, на самом деле скомпонованных ее дочерью из рассказов покойной матери. Тем не менее один из разговоров А. О. Смир-новой-Россет с императором, который можно датировать 1826 годом (в нем упоминается, что А. С. Пушкин прочитал царю «Стансы»), вполне правдоподобен. Свою тираду государь якобы закончил следующими словами: «Философы не научат царствовать. Моя бабка была умнее всех этих краснобаев в тех случаях, когда она слушалась своего сердца и здравого смысла. Но в те времена все ловились на фразы. Они советовали освободить крестьян без наделов, это — безумие»^{658}. Позднее (возможно, в 1832 году), в беседе с А. О. Смирновой-Россет по одному частному поводу, Николай Павлович в очередной раз заявил, что будет счастлив только тогда, «когда народ этот освободится от крепостной зависимости»^{659}.

В 30-х годах Николай Павлович внимательно следил за реформами, особенно земельно-крестьянской, проводившейся после Русско-турецкой войны 1828–1829 годов в Дунайских княжествах русской военной администрацией во главе с П. Д. Киселевым. В Молдавии и Валахии были установлены четко зафиксированные нормы работы крестьян на местных помещиков-бояр (позднее в западных губерниях России это называлось инвентарями). Княжества стали опытным полем, социальной лабораторией, в которой николаевская военная администрация, решая конкретные задачи, ставила свои с дальним прицелом опыты. Николай Павлович исходил из того принципа, что русская военная администрация в вопросах регламентации крепостных отношений не должна идти ни на какие уступки боярам. Оценка этих преобразований в литературе весьма противоречива. Историк В. Я. Гросул считал, что реформа облегчила положение местного крестьянства, хотя каких-либо существенных изменений и не принесла. После введения инвентарей (1833), вывода русских войск и возвращения П. Д. Киселева в Петербург (1834) талантливого генерала-администратора ожидала блестящая карьера. Заместитель П. Д. Киселева по военной администрации в княжествах Ф. Я. Миркович тоже был замечен. Вскоре он был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края, где отношения между местными крестьянами (белорусами, литовцами) и помещиками-поляками были особенно напряженными.

8 мая 1834 года П. Д. Киселев прибыл в столицу. На следующий день 9 мая в десятом часу вечера он был принят императором, который три вечера потратил на изучение его отчета об управлении княжествами. По его просьбе великая княжна Мария Николаевна сделала для него «извлечение» из отчета. Во время приема Николай Павлович сказал буквально следующее: «Меня в особенности заинтересовало одно место, это то, в котором ты говоришь об освобождении крестьян; мы займемся этим когда-нибудь, я знаю, что могу рассчитывать на тебя. Ибо мы имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает. Видишь ли, — продолжал государь, указывая рукой на картоны, стоявшие на полках кабинета, — здесь я со вступления моего на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей империи»^{660}.