Николай I

Как свидетельствуют донесения с мест, у III Отделения были основания для таких выводов. В секретном рапорте подполковника Корпуса жандармов Шварца из Тверской губернии от 7 сентября 1839 года сообщалось о «слухах и нелепых толках» в Московской и Тверской губерниях: «о вольности, об уничтожении дворян и истреблении фабрик». В четырех уездах жандарму пришлось прочитать старый манифест от 12 мая 1826 года, предписывающий повиновение помещикам^{670}. Знакомясь с отчетами III Отделения, Николай Павлович обращает внимание и на социальные аспекты крепостного права, общественное мнение. Его беспокоят и нравственность дворян, и настроения крестьян. Неизвестно, успел ли он ознакомиться с высказыванием, которое содержалось в одной из записок М. П. Погодина, распространявшейся в списках во время Крымской войны: «Для нас не Мирабо страшен, а Емелька Пугачев. Ледрю-Роллен со всеми коммунистами не найдут у нас себе приверженцев, а перед Никитой Пустосвятом разинет рот любая деревня. На сторону Маццини (Мадзини. — Л. В.) не перешагнет никто, а Стенька Разин лишь кликни клич! Вот откуда грозят нам опасности»^{671}. Задолго до этого, в 1834 году, Николай I поддержал выход в свет книги А. С. Пушкина «История Пугачева». На ее издание из государственного казначейства выделили солидный кредит в размере 20 тысяч рублей^{672}. Во втором томе были помещены извлеченные из архива документы с описанием убийств помещиков. Возможно, способствуя этому изданию (не распроданному к моменту гибели поэта), Николай Павлович хотел лишний раз напомнить дворянам об опасности крепостного права и тем более злоупотребления им.

Размышляя о необходимости отмены крепостного права, Николай Павлович учитывал и социально-экономические факторы. Однажды, в одном из разговоров с А. О. Смирновой-Россет император заявил: «Как мне ни пели бы о том, что оно (крепостное право. — Л. В.) было полезно с экономической точки зрения, это неправда; оно вбило в нас гвоздь, который сидит в русской коже и давит на меня как несправедливость, которую я лишь терплю»^{673}. А во время приема делегации смоленских дворян 17 мая 1847 года Николай Павлович сказал: «Я не понимаю, каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе, как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством — с другой»^{674}. Тогда же он отметил, что «крепостное право причиною, что у нас нет торговли, промышленности»^{675}.

Методы решения крестьянского вопроса в понимании Николая Павловича должны были исключать опору на крестьянство или какое-либо заигрывание с крепостным населением в борьбе с помещичьей фрондой. Это касалось и западных, и прибалтийских губерний. Как и в вопросах внешней политики, Николай Павлович был принципиальным противником опоры на какие-либо массовые движения. Реформы, в его представлении, должны были проводиться только сверху и только законными методами. Царствование Николая I — это эпоха секретных, или, по его терминологии, «келейных» комитетов. Николай Павлович всякий раз в официальном и частном порядке напоминал о необходимости сохранения тайны. Если при Александре I был созван один секретный комитет 1818–1819 годов, то при Николае I — целых девять. Первым был уже упоминавшийся преобразовательный Комитет 6 декабря 1826 года, активно действовавший до 1830 года (до 1832 года прошло еще два его заседания). Широкий спектр обсуждавшихся вопросов во многом предопределил тематику последующих комитетов. Специальный Комитет 1829 года обсуждал вопрос о запрещении продажи крестьян без земли. Секретный комитет 1835 года положил начало реформе государственной деревни.