На самом деле все было прозаичнее, не так эффектно, и император не выглядел столь кровожадно. Бал не был прерван, хотя Николай Павлович, появившись с бумагами в зале, сказал несколько отрывистых слов о перевороте во Франции и бегстве короля из Парижа, прежде чем удалиться с некоторыми лицами в кабинет наследника на совещание. Вечером он вновь появился среди гостей и, милостиво приветствуя командиров гвардейских полков, прибавил, что «дает слово, что за этих бездельников французов не будет пролито ни одной капли русской крови». Упомянул он и об отречении Луи Филиппа: «Скоро уже 18 лет, что меня считают глупцом, когда я говорю, что беззаконие будет наказано еще здесь; он получил то, что заслуживает, он уходит через ту дверь, через которую вошел»{1082}
.В письме королю Пруссии Фридриху Вильгельму IV от 24 февраля (7 марта) 1848 года Николай I подчеркивал ту же мысль: «Дорогой и милый Фриц, важный момент, который я предсказал еще 18 лет тому назад, наступил. Революция возродилась из пепла и Людовик-Филипп теряет свой узурпированный трон тем же путем, если еще не более ужасным, каким он достиг его». Признавая далее, что
Как известно, до вооруженного вмешательства дело не дошло. После июльского разгрома Кавеньяком революционного Парижа в письме русскому послу во Франции от 13 июля 1848 года Николай I передавал свои «искренние поздравления» республиканскому генералу и главе исполнительной власти «с победой, столь славно им одержанной над анархической партией», и далее писал: «Столь дорого купленной победой Париж и вся Франция спасены от огромной опасности, которой им угрожало торжество разрушительных учений коммунизма»{1084}
.Вступивший на прусский престол в 1840 году Фридрих Вильгельм IV, страдавший нервными припадками — предвестниками помрачения рассудка, разочаровал Николая Павловича и своими политическими фантазиями, и «гнусным образом февральского правления» 1847 года, когда рескриптом от 3 февраля провинциальные ландтаги (в надежде короля на получение займа) были созваны на общее собрание. Еще раньше, в 1846 году, флигель-адъютант прусского короля генерал Раух был отправлен с конституционными проектами в Петербург. Ничего, кроме раздражения, у Николая I это вызвать не могло. Он язвительно заметил прусскому королю: «…B то время, как мой брат дал конституцию полякам, Ваш отец обещал дать ее пруссакам. Оба эти факты были прискорбны и имели одинаково прискорбные последствия. Россия искупила свою ошибку кровью, пролитою при усмирении польского мятежа; а Вы, любезный друг, возбудили ложные надежды, Вы вступили в новую эру»{1085}
.Падение престижа королевской власти в союзной Пруссии беспокоило императора. Николай Павлович мечтал не о восстановлении того, что было в Пруссии в 1847 году, а о возвращении к бывшим ранее «распорядительным началам», когда Пруссия была «своим величием обязана мужеству и победам своих властителей и в высшей степени воинственному духу…»{1086}
. Убежденный в своей правоте, войдя в роль защитника порядка, Николай Павлович подумывал об освобождении силой своего шурина от «интриг либералов». Когда прусский генерал Ф. В. Дона, присутствующий на маневрах, похвалил русские войска, император быстро отреагировал: «Они Вам нравятся? Так я Вам их даю. Возьмите их, идите на Берлин и освободите короля»{1087}.Опасения, высказанные Николаем в процитированном выше письме Фридриху Вильгельму от 24 февраля (7 марта) 1848 года, вполне оправдались. В начале марта революционное движение охватило немецкие государства и Австрию. 13 марта ушел в отставку и бежал из Вены Меттерних. Хотя он немало попортил крови императору, Николай I понимал важность этого события; он считал, что вместе с князем погибла «целая система отношений, идей, интересов и общих действий»{1088}
. А незадолго до этого, в циркуляре 4 марта, Французская республика отвергла трактаты 1815 года как основополагающие для государств Европы. Речь шла об отмене Венской системы и пересмотре итогов войн с Наполеоном. Правда, французское правительство заявило, что признает границы, установленные этими трактатами.