Николай I

И своей жизнью, и своей государственной, поистине каторжной работой Николай I опровергает распространенное мнение о непросвещенном абсолютизме «малосимпатичного монарха», столь импонировавшее советским историкам. С самого начала своего царствования, когда еще не была отдана циркуляром по Министерству народного просвещения знаменитая уваровская триада «самодержавие, православие, народность», Николай Павлович был верным последователем идей H. М. Карамзина. Впоследствии известный либеральный историк А. А. Корнилов в своем университетском курсе истории XIX века (1912 год) сделает вывод: «Подводя итоги этому замечательному тридцатилетию, мы должны признать, что правительственная система императора Николая была одной из самых последовательных попыток осуществления идеи просвещенного абсолютизма. Император Николай по своим взглядам не походил на Людовика XIV и никогда не сказал бы, как тот: «L’Etat c’moi»… И, если бы Карамзин пережил царствование Николая, он должен был бы признать, что опыт осуществления его системы сделан, и вместе с тем должен был бы убедиться, к чему эта система неизбежно приводит, притом именно к чему она приводит в такой обширной, малонаселенной и быстро развивающейся стране, как Россия»^{1163}.

Обращение к национальным истокам стало характерной чертой царствования Николая Павловича, который воспринял восстание на Сенатской площади как явное влияние западных идей. Поддержка отечественной истории, охрана памятников истории и культуры, равно как и использование их в воспитательных и идеологических целях, отвечали личным пристрастиям императора. Ему были одинаково дороги дела Петра I, недавние события войны 1812 года и памятники древних времен.

Одним из символов возвращения к национальным истокам, как это ни парадоксально, стал культ образа Петра I. Парадоксально, потому что Петр как раз насаждал западничество, с которым теперь, в его новом обличье, предстояло бороться Николаю. Если воцарение его старшего брата Александра I вызвало у современников воспоминания о лучших днях Екатерины Великой и абстрактные поэтические ассоциации с античными мотивами и образом Александра Македонского, то совершенно иным было восприятие восшествия на престол императора Николая I. Буквально сразу же после трагических событий на Петровской площади 14 декабря 1825 года авторы многих произведений возлагали надежды на умеренные реформы сверху благодаря мудрости монарха, достойного блаженной памяти Петра Великого. Сопоставление Николая I с его великими предками и прежде всего с Петром I присутствует в стихотворениях Ф. Глинки, А. Мерзлякова, И. Ободовского, А. Полежаева, М. Суханова, В. Федорова, И. Чеславского. Не избежал общих настроений и А. С. Пушкин. В известном стихотворении «Стансы», поднесенном императору через А. X. Бенкендорфа в марте 1826 года, он также возлагал надежды на молодого царя, заканчивая знаменательным четверостишием:

Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он неутомим и тверд,
И памятью как он незлобен^{1164}

.

Официальный отзыв последовал через того же А. X. Бенкендорфа: «Государь остался совершенно доволен произведением Пушкина, но не желает, чтобы оно было опубликовано»^{1165}. Как известно, славословий и советов в свой адрес Николай I не любил.

В самом начале царствования Николая Павловича, в 1826 году, Екатерингофский дворец, построенный Петром I для Екатерины, был подчинен по высочайшему повелению Гоф-интендантской конторе. В 1840-х годах дворец был отремонтирован, а личные вещи Петра I переданы в 1850 году в Петровскую галерею Зимнего дворца^{1166}. Это оказалось кстати, так как в 1924 году деревянный дворец пострадал от пожара и был разобран. Бережно сохранялся и знаменитый Монпле-зир в Петергофе. Интересны воспоминания Л. Ф. Львова о посещениях дома Петра I Николаем Павловичем, когда он в летнее время жил в Александрии: «Из Александрии ежедневно, несмотря ни на какую погоду, государь пешком в 9 часов утра отправлялся в Большой Петергофский дворец; заходил непременно во дворец Мон-Плезира и, войдя в спальную царя Петра, с благоговением и крестным знамением прикладывался к царскому колпаку, находившемуся на царской постели»^{1167}. В 1844 году был сооружен каменный футляр и над старейшей постройкой столицы, первым деревянным домиком Петра I в Петербурге (архитектор Р. И. Кузьмин) на Петровской набережной. Если верить одному из свидетельств, то Николай Павлович был не прочь получить в подарок от нидерландского короля и домик Петра I в Саардаме^{1168}.