Николай Павлович и в самом деле находился в смертельной опасности. Правда, «романтик» и болтун А. И. Якубович, так же как и решительный П. Г. Каховский, отказался накануне от цареубийства. Но оставался еще полковник А. М. Булатов, более двух часов находившийся шагах в двадцати от Николая с заряженным пистолетом. Как он признался потом императору, он так и не решился произвести выстрел. Да мало ли от кого еще могла исходить угроза?! Несмотря на вполне реальную опасность, Николай Павлович, подозревавший чуть ли не всех, предпочитал все же лично исполнять обязанности батальонного командира, пока части, принявшие присягу, не заблокировали восставших.
Вскоре после выстрелов на Сенатской площади первые два эскадрона Конной гвардии вынеслись на рысях из-за временных заборов, окружавших строящийся Исаакиевский собор, и А. Ф. Орлов доложил, что отставшие будут «сейчас»{334}. Они действительно прибыли и стали выстраиваться спиной к дому князя А. Я. Лобанова-Ростовского — известному «дому со львами» (Адмиралтейский, 12). Прибытие конногвардейцев имело чрезвычайно большое значение. Шефом этого полка был сам цесаревич Константин Павлович. Николай тотчас подъехал к конногвардейцам и обратился по-уставному. «Здорово, ребята!» Затем, напомнив, что еще до назначения цесаревича он в детстве также был их шефом, Николай Павлович задал вопрос: «Признаете ли Вы меня за Вашего царя?» Конногвардейцы ответили: «Ура!»{335}
Первая из нескольких вялых, скорее демонстративных атак конногвардейцев на каре московцев была отбита. Когда же Николай Павлович выехал вместе с А. X. Бенкендорфом на Сенатскую площадь, он был встречен выстрелами{336}. Тем временем В. Ф. Адлерберг был послан к шталмейстеру В. В. Долгорукову с целью «приготовить загородные экипажи для матушки и жены», чтобы «в крайности выпроводить их под прикрытием кавалергардов в Царское Село»{337}. Принц Евгений Вюртембергский пишет, что он посоветовал предпринять аналогичные меры шталмейстеру Ф. В. Самарину{338}. В то же время Николай Павлович неоднократно посылал в Зимний дворец А. Ф. Орлова с информацией о развитии событий. Наконец, распорядившись о подвозе артиллерии, он сам поспешил во дворец, чтобы убедиться в подходе Саперного батальона. Именно тогда у здания Главного штаба произошла знаменательная встреча с мятежными лейб-гренадерами, которых вел поручик Н. А. Панов. Перед этим около 900 гренадеров под его командованием уже перешли по льду Неву в районе Мраморного дворца и по Миллионной улице направились к Зимнему дворцу. Вероятно, их появление у Зимнего дворца было далеко не случайным, а соответствовало планам Северного общества. Но гвардейские саперы уже были на месте. С. А. Хомяков в письме к сыну, бывшему конногвардейцу и будущему славянофилу А. С. Хомякову, писал: «Говорят, что саперы предупредили это покушение только пятью минутами»{339}. Вот что свидетельствует один из офицеров лейб-гвардии Саперного батальона: «Едва успел он (батальон.
Гренадеры выбежали со двора, «оставив саперов в раздумье… Саперы поняли только, что их хотя и пассивное присутствие во дворе Зимнего дворца спасло царственные… лица от величайшей опасности»{340}. Взводы Саперного батальона были распределены по основным подъездам и входам в Зимний дворец. Впрочем, наблюдавший за этой сценой из окна Зимнего дворца В. Р. Марченко отметил, что и до этого лестницы во дворце «были набиты солдатами с ружьями»{341}. Вероятно, это были солдаты караула.
Вот тогда-то гренадеры во главе с Н. А. Пановым бросились от Зимнего дворца к Сенатской площади, но у здания Главного штаба им преградили путь кавалергарды. Направлявшийся к Зимнему дворцу Николай Павлович стал невольным свидетелем этого инцидента. Вот что писал об этом адъютант А. X. Бенкендорфа: «Начало смеркаться. В это время бегут роты Лейб-гренадерского полка по площади от дворца и кричат: «Конституцию!» На вопрос, что они разумеют под этим, они отвечали: «Жену Константина Павловича!» Государь приказал пропустить этих несчастных к мятежникам…»{342} Об этом же рассказывал и арестованный по подозрению в принадлежности к тайному обществу Г. А. Перетц. Впрочем, он уточнил: «… В армии бунтовавшие солдаты будто бы знали цель общества, что им обещано было уменьшение службы и прибавка жалованья»{343}.