Николай и Александра

Шесть дней спустя, 9 апреля, Керенский вернулся в Александровский дворец с целью начать расследование "предательской, прогерманской" политики бывшей императрицы. Он распорядился, чтобы на время следствия государыня была разлучена с супругом, но врачи и фрейлины запротестовали, заметив ему, что "было бы бесчеловечно разлучить мать с больными детьми; тогда он решил принять эту меру к государю, - вспоминал Жильяр. - Государь может ее видеть впредь только во время богослужения и за обеденным столом, при условии разговора непременно по-русски. Чай можно также пить вместе, но в присутствии офицера".

Хотя расследования продолжалось восемнадцать дней, оно было поверхностным, и Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных у государя бумаг, по словам Жильяра, понял что он "чист". Государыню он допрашивал по часу в день. По словам Бенкендорфа, он "вежливо и сдержанно" стал расспрашивать о той роли, какую императрица до переворота играла в политической жизни государства, в частности, о ее влиянии на государя при назначении министров. Александра Федоровна пояснила, что, поскольку у них с мужем "дружная семья", то естественно, у них не было никаких тайн друг от друга". Кроме того, поскольку супруг почти все время находился вдали, в армии, он давал ей тогда малозначительные поручения". Бенкендорф впоследствии слышал, что "ясность и твердость объяснений императрицы поразили министра Керенского. Сама она мне говорила, что у нее не осталось от него дурного впечатления. Она была польщена несколькими приятными фразами, которые он сказал ей". Когда министр вышел из комнаты императрицы, он заявил государю: "Ваша супруга не лжет", на что Николай Александрович спокойно ответил: "Это для меня не новость".

Допрашивая государя, Керенский узнал еще меньше. Он спросил, почему тот так часто менял министров, почему назначил Штюрмера и Протопопова и сместил Сазонова. Прямого ответа Николай II не дал, и Керенский оставил эту тему. Никакой речи об "измене" быть не могло, и Керенский заявил своим коллегам, что императрица тоже предана России.

Со временем отношение министра-социалиста к низложенному царю и его супруге изменилось к лучшему. "Отношения Керенского к Государю уже не то, что прежде... Он просил газеты прекратить травлю, которую они ведут против Государя и особенно против Государыни", - записал 25 апреля в своем дневнике Жидьяр. Керенский признался впоследствии, что все эти недели он находился "под глубоким впечатлением непринужденных и совершенно безыскуственных манер Николая II... Эта естественная простота, придававшая Николаю то редкое обаяние, еще более подчеркивалась его прекрасными глазами, его глубоким, полным грусти взглядом... Нельзя сказать, чтобы к этим беседам он особенно уж стремился, он был вынужден встречаться со мной... однако, бывший император никогда не выходил из душевного равновесия и всегда вел себя крайне учтиво". Да и Николай Александрович, отметил впоследствии Бенкендорф, проникался все большим доверием к Керенскому. Мнение супруга разделяла и императрица. Государыня, по словам лакея Волкова, отозвалась о нем следующим образом: "Он ничего. Он славный человек. С ним можно говорить".

Позднее Николай Александрович так охарактеризовал Керенского: Это человек, который любит Россию. Как жаль, что я не был знаком с нем раньше, он был бы мне полезен".

Весной снег сошел, и вся семья начала выходить на прогулки в парк. Дождавшись в полукруглом зале дежурного офицера с ключом, члены семейства один за другим выходили из дворца. Императрицу везли на кресло-коляске под взглядами праздно шатающихся солдат. Многие из них отпускали мимоходом едкие шуточки. Подчас дело не ограничивалось шуточками: однажды, когда государь поехал по аллее на велосипеде, какой-то солдат сунул в спицы штык. Царь упал, и солдаты радостно заржали. Однако даже с теми, кто оскорблял его, Николай Александрович был неизменно приветлив. В своей книге Роберт Нильсон приводит такой случай.

"Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда Государь положил ему руки на плечи и со слезами на глазах сказал: "Голубчик, за что же?" Снова отступив на шаг назад, этот господин ответил: "Я из народа. Когда народ вам протягивал руку, вы не приняли ее. Теперь я не подам вам руки".

Узнав о том, что бывший царь с семьей гуляет под охраной в парке, вдоль ограды собирались толпы зевак. Чернь свистала и осыпала недавних своих повелителей насмешками. Однажды дежурный офицер подошел подошел к государю и попросил его отойти подальше, чтобы не провоцировать толпу. Удивленный Николай Александрович заявил, что он никого не боится и что "добрые люди ничуть не беспокоят его".

Присутствие солдат с примкнутыми штыками, возможность гулять лишь в углу парка и, в особенности, оскорбления, которым подвергался отец, - все это Алексей Николаевич тяжело переживал. Привыкший к тому, что к отцу относятся с почтением, когда происходит какой-то инцидент, цесаревич краснел.