Николай I Освободитель // Книга 9

27 декабря к городу подошли основные силы императорской армии и взяли город в осаду. Сказать, что я был в бешенстве — не сказать ничего. Сначала эта сербская история, потом вот это дерьмо. Естественно, прощать кого-то я не собирался и отдал приказ отплатить мусульманам той же монетой. 15 января уже нового 1848 года после долгой бомбардировки города — на пятый день этого светопреставления из Ташкента попыталась выйти депутация с предложением выдать зачинщиков бунта и «вернуться к статусу кво», типа сделать вид, что ничего не было, но получила отказ — начался штурм. Русские солдаты зашли в то, что осталось от Ташкента — на секундочку до восстания тут жило около полсотни тысяч человек, правда немалая часть разбежалась сильно заранее, предчувствуя задницей, что ничем хорошим подобные движения не закончатся — и принялись за тотальную зачистку города. На исходе 17 января от населения некогда торговой столицы Средней Азии не осталось ничего. 0 живых человек.

А потом русские солдаты собрали отрезанные головы мусульман, сложили их на повозки и отправили в соседние города, в том числе принадлежащие Бухарскому эмиру. Получилось наглядно и доходчиво.

Страх — это гораздо более тонкое оружие, чем принято считать. Угроза применения самых жестких мер зачастую более эффективна, чем реальное их применение. Да, можно было не трогать жителей Ташкента, а нанести еще один удар по Лондону, — ну предположим мы даже нашли какие-то стопроцентные доказательства причастности островитян, которые не спишешь на обычную паранойю — тем более что прижучить британцев всегда есть за что, за нервы Маши, например, которая пережила далеко не самые лучшие дни убегая из охваченной переворотом сербской столицы. Ну и две тысячи православных душ, которые навеки остались в Среднеазиатском городе — тоже совсем не чих собачий.

Но к чему бы это привело? После Царьградской войны у нас с французами и британцами сложилось молчаливое соглашение о ненападении непосредственно на правящую верхушку империй. Жить в бункере, окружать себя непреодолимым кордоном из войск, постоянно бояться выстрела из-за угла или заложенной фанатиком бомбы… Никому реально это не нужно. Поэтому мы гадили британцам в Ирландии, снабжали сикхскую армию оружием, платили китайским бандам, чтобы те островитян в Гонконге убивали при первой же возможности, воевали экономически, но черту не переходили. Был ли бунт в Ташкенте переходом черты — очевидно нет, просто еще один эпизод игр империй, в результате которых страдают обычные люди.

С другой стороны, подобная «защита» совсем не распространялась на исполнителей. Тот же Карагеоргичевич в Сербии или жители Ташкента скопом — они фактически отвечают за свои действия сами, без оглядки на «кукловода». Как, кстати, отвечают и страдают ирландцы, умирающие от голода на своем острове при полном попустительстве Лондона. Но ничего не поделаешь — такие правила игры.

И вот тут было важно показать всем заинтересованным, что попытка играть против России на стороне наших врагов может закончится только одним образом — смертью. Подобный язык жестокости восточным людям понятен гораздо лучше, чем все странные попытки их «цивилизовать», подтянуть до своего уровня развития, как раз это воспринимается как слабость.

Ты можешь строить школы, дороги, копать каналы и все равно тебе воткнут нож в спину при первой же возможности, но вырежи целый род до седьмого колена просто за косой взгляд, и тебя будут уважать и служить тебе со всей возможной истовостью в течении десятилетий. Западному человеку сложно понять восточного, но возможно иногда это и не нужно.

Такая жестокость вызвала очень широкий резонанс, причем как в регионе, так и за его пределами. На Россию вылили тонны дерьма, французские и английские газеты еще с полгода упражнялись в острословии, называя нас дикарями, палачами и убийцами. Это местами осложнило жизнь нашим торговцам и дипломатам, работающим за границей, с мусульманами опять же внутри страны отношения подпортились, но…

Никогда больше ни разу в Средней Азии у нас не было проблем с массовыми восстаниями. Были банды, были вражеские вторжения, были попытки переворотов на местах, но именно городское население — то которое толпа, бессмысленная и беспощадная — не пыталось устраивать резню православным. Одного раза хватило, чтобы все поняли — так делать с русскими нельзя.

Ну а Ташкент — переименованный в Ярый в качестве напоминания о тех событиях — впоследствии был перестроен, заселен опять и стал совершенно русским городом без всякого намека на восточный колорит.

Интерлюдия 4