Николай II (Том II)

Иногда он вставал к окну, чтобы посмотреть, нет ли на станции воинских эшелонов, и оценить, хотя бы на ходу, внешний вид солдат и их экипировку. Если эшелоны стояли на запасных путях, пропуская царский поезд, то в них, в открытых дверях теплушек и окнах вагонов, радостными криками взрывались ликование и энтузиазм солдат, увидевших воочию, может быть впервые в жизни, то Высшее Существо, обожать которое их учила Церковь и родители, весь патриархальный уклад глубинной русской жизни. Даже ехидные глаза городских грамотеев, волею воинских начальников включённых в мобилизационные списки, теплели и наливались почтением, когда попадали в мощное поле общего восторга бывших крестьян, одетых теперь в такие же холщовые гимнастёрки, которую они видали на нём…

Вечером, перед лёгким ужином, царь отвлёкся наконец от бумаг и немного поиграл с Ниловым, Саблиным и Мордвиновым в домино. Он лёг спать пораньше, предвкушая почти целый завтрашний день в вагоне, когда можно спокойно поработать, почитать и погулять на каких-то станциях. А самое главное – без помех подумать над прошлым и будущим в этой войне, над теми шагами, которые следует предпринять, чтобы выйти из стратегического тупика, в которое завело Россию неудачное верховное командование Николаши и его соратников, породивших уже большое недовольство в войсках. Отходя ко сну, он вспомнил строки из донесения Охранного отделения, читанного им сегодня перед обедом. В донесении сообщалось, что среди московских извозчиков распространены такого типа разговоры с седоками: «Вся Россия знает, что генералы – изменники, а то бы русские войска давно были бы в Берлине». Охранное отделение писало и о том, что беспокойство стало проникать в деревню. Оно привело слова одного из уполномоченных по закупке продовольствия внутри России: «Говорят – надо повесить Сухомлинова, вздёрнуть 10 – 15 генералов, и мы стали бы побеждать…»

…Мощные паровозы неловко дёргали и тормозили небольшой состав, но Николай ничего не чувствовал на удобной кровати в своём купе-спальне. Утром он проснулся в отличном настроении и после утреннего кофе с рвением вновь принялся за деловые бумаги, чтобы скорее их закончить и наконец спокойно поразмышлять.

К полудню, то есть к завтраку, который всегда дома, в Александровском дворце, или в пути бывал без излишней роскоши – суп или борщ и ещё две горячие перемены, – все бумаги, кроме одной, были прочитаны, обдуманы и расписаны. Оставалась только записка министра иностранных дел Сазонова о последних шифровках послов. Её-то Государь и отложил на десерт. Он даже не стал курить за столом, по своему обыкновению, после завтрака, а сразу ушёл в кабинет. Здесь, удобно устроившись в углу мягкого кожаного дивана по ходу поезда, он закурил любимую турецкую папиросу из того большого запаса, который турецкий султан прислал ему ещё до войны в Ливадию через своих послов. И поразился совпадению своих мыслей, рождённых воспоминаниями о султане, с текстом записки Сазонова. Министр писал о Турции, о мнении союзников по поводу Дарданелльской операции англичан[143]. Хотя десант британских войск и терпел на берегах пролива поражение за поражением по вине Первого лорда Адмиралтейства Черчилля, который без всякой подготовки выбросил его на скалы под жерла устаревших, но крупнокалиберных турецких пушек, и тысячи англичан погибли, а другие тысячи должны были отступить, Лондон и Париж пели гимны победам британского оружия. Им вторил и российский министр иностранных дел.

С иронической улыбкой, спрятанной под усами, прочитал Николай записку Сазонова. В отличие от него, Государь видел дальше и понимал значительно тоньше явления международной жизни. У него давно созрело предположение, что неудачная Дарданелльская операция была ответным ходом англичан на его собственный стратегический план разгрома Турции и вывода её из войны.

Сразу же после того, как Оттоманская империя подлым нападением на Одессу и Николаев германских крейсеров «Гебен» и «Бреслау», якобы проданных Турции, заявила о своём участии в войне на стороне Центральных держав, царь понял, что самым важным для России становится турецкий фронт, поскольку именно он сжал роковое кольцо неприятельской блокады. Со вступлением Турции в войну экономическое положение России могло стать катастрофическим. Как образно сказал генерал Головин, Россию можно было уподобить дому с заколоченными дверьми и окнами, в который можно было проникнуть только через трубу. Лишь разгром Турции создавал надежду на сокрушение Австро-Венгрии и Германии.

Государя удивляло, что его полководцы в Ставке и опытные дипломаты у Певческого моста не осознали важности этой задачи и немало сопротивлялись, когда он стал настаивать на проведении десантной операции против Константинополя. В конце концов он добился того, что Ставка согласилась с ним и начала хотя и медленно, но готовить спасительный десант.