Николай Коняев. Два лица Власова.

Обратите внимание, как по–прибалтийски благопристойно сформулировал Сергей Фрёлих эту

пикантную ситуацию:

«Во имя безопасности Власова и с целью подсказать ему другие мысли, мы предложили ему

посещение Руполдинга, а точнее, здравницы для солдат СС поблизости Таубензее».

Главное, что ни слова неправды тут нет — появление Марии Вороновой и впрямь, вероятно, могло

угрожать безопасности генерала, не говоря уже о деле освобождения народов России.

Приехали в Мюнхен, переночевали и на поезде поехали в Руполдинг, а там уже ждала машина,

посланная Хейди Биленберг за ее любимым «генералом Власоффым»…

Горный курорт с его ярко окрашенными домиками потряс Андрея Андреевича. По простоте души

Власов предположил, что это дачи богачей и у него тоже когда–нибудь будет такое… Но ему

объяснили, что в домиках — вот оно, истинное торжество национал–социализма! — живут теперь

простые немецкие рабочие. Власов не поверил и потребовал, чтобы его завели в один из домиков.

«Любезная хозяйка, которой мы объяснили причину нашего визита, охотно показала нам все: весь

дом, комнаты, кухню, кладовую, скотный двор со свиньей и курами. Власов открывал шкафы и

ощупывал кровати…» [221]

— Вы, немцы, дважды победили меня, — сказал он наконец. — Один раз на Волхове и второй раз

здесь, в сердце Германии.

Сергей Фрёлих вспоминает, что эсэсовская вдова Адельхейд (Хейди) Биленберг, руководившая

курортом, была весьма интересной особой… Ей было лет тридцать пять. Начитанная, общительная,

она охотно играла на гитаре и пела.

«Мы сидели в ее комнате на мягких креслах у круглого стола и пили чай. Казалось, что Власов был

под сильным впечатлением от этой необычной уютной атмосферы и вообще от личности хозяйки.

Они ходили вместе гулять и с удовольствием беседовали. За это время Власов настолько освоил

немецкий язык, что мог заставить себя понимать его, а госпожа Биленберг знала несколько фраз по- русски».

Мы не случайно выделили слова о языке.

Во Власове необыкновенно была развита способность к мимикрии. Он как–то мгновенно улавливал

самые слабые токи симпатий и предпочтений и тут же менялся в соответствии с ними, принимая

обличив нравящегося его собеседнику (или собеседнице) политического и общественного ландшафта.

Протоиерей Александр Киселев приводит любопытную сценку. Власов спросил у белогвардейского

генерала А.А. Лампе о его отношении к РОА.

— Видите ли, Андрей Андреевич, — сказал Лампе, не симпатизировавший планам немецкого

национал–социализма относительно России. — Мы с генералом Красновым — монархисты…

Ответ, способный обескуражить кого угодно, но только не Власова.

— Поезжайте в наше село, господа генералы, — дружелюбно загудел он. — Там вы найдете еще

одного монархиста — моего отца. Он — кирасир, и его идеал — император Александр Третий.

И дело тут не только в быстроте реакции, не в сообразительности и даже не в беспринципности и

цинизме — отца у Власова давно уже не было в живых, — а в способности, как мы говорили,

мгновенно улавливать самые слабые токи симпатий и предпочтений собеседников и меняться в

соответствии с ними. Меняться, не задумываясь, даже и не сознавая, что ты меняешься.

Вероятно, эта способность, помимо прочих достоинств, и способствовала Власову в преодолении

языкового барьера с Хейди Биленберг.

— Вы, я смотрю, господин генерал, совсем уже освоили немецкий язык, — криво улыбаясь, сказал

Власову его «домашний святой», Штрик–Штрикфельдт. [222]

— Вильфрид Карлович, — ответил Власов, — для Руполдинга и моего немецкого хватает.

Какая–то горькая ирония ощущается в том, что, создавая свое детище — Комитет освобождения

народов России и Русскую освободительную армию, Власов, по сути дела, повторяет карьеру в

Китае.

Попав в постель Хейди Биленберг, Власов устанавливает родственные отношения с высшим

эсэсовским руководством (брат Хейди был ближайшим помощником Гиммлера). Тогда и обретает

наконец реальность его проект создания настоящей, а не пропагандной «Русской освободительной

армии»…

Глава пятая

16 сентября 1944 года произошло невероятное. В этот день Власов встретился с «черным Генрихом».

Сохранилась фотография.

Генерал Власов, рейсхфюрер Гиммлер.

Оба в очках. В профиле Гиммлера что–то лисье… Профиль Власова тяжелее, проще.

Д'Алькэн подробно описал это свидание…

Гиммлер приветствовал Власова, и в его взгляде можно было прочесть изумление — генерал

произвел на него впечатление своим ростом, достоинством и глубоким голосом.

— Господин генерал, — сказал рейхсфюрер, предложив Власову сесть. — Я должен честно

признаться, что я глубоко сожалею, что эта встреча произошла только теперь… Но я уверен, что еще

не поздно. Те решения, к которым мы должны здесь прийти, требуют известного времени для

созревания. Я не принадлежу к числу людей, быстро выносящих свои суждения, но, если я

принимаю какое–нибудь решение, я остаюсь при нем.

И как бы в подтверждение своих слов Гиммлер бросил взгляд на д'Аль–кэна.

— Я знаю, — продолжал он, — что обо мне говорят, но это меня не беспокоит. Болтают что угодно;

однако даже эти сплетни повышают мое значение, вызывают большее уважение. Поэтому я и не