Николай Коняев. Два лица Власова.

собираюсь опровергать эти разговоры… Было сделано много ошибок, и я знаю все ошибки, которые

касаются вас. Поэтому сегодня я хочу говорить с вами с бесстрашной откровенностью…

Единомыслия относительно «унтерменшей» к осени 1944 года не осталось ни в армии, ни в

национал–социалистической партии, ни в организации [223] СС. И «главный эсэсовец рейха»,

который еще недавно был буквально пропитан идеями об избранничестве немецкой расы, тоже дал

слабину. Может быть, его поколебали в убеждениях пытки офицеров и генералов в гестапо, при

которых он присутствовал?

Ведь это он сам заговорил об ошибках!

Д'Алькэн вспоминал, что был поражен, с какой легкостью и умением Гиммлер обошел и сгладил

пропасть, лежавшую между ним и Власовым.

— Не моя вина, что назначенная нами первая встреча была отложена. Вам известны причины, а

также и вся ответственность, тяжелым бременем павшая на мои плечи. Я надеюсь, что вам все это

знакомо и понятно!

Власов внимательно следил за Гиммлером и одновременно как бы впитывал в себя перевод доктора

Крэгера. Его лицо было похоже на маску, скрывавшую все его мысли, чувства, обвинения и

сомнения.

Когда Гиммлер окончил свое обращение, Власов немного помолчал, а затем спокойно, разделяя

слова, чтобы облегчить работу переводчика, начал:

— Господин министр! Благодарю вас за приглашение. Верьте, я счастлив, что наконец мне удалось

встретиться с одним из настоящих вождей Германии и изложить ему свои мысли… Вы, господин

министр, сегодня самый сильный человек в правительстве Третьего рейха, я жез генерал Власов,

первый генерал, который в этой войне на боевых полях России разбил германскую армию под

Москвой. Разве это не перст судьбы, которой привел к нашей встрече?

Напомним читателю, что причиной, вызвавшей гнев Гиммлера весною 1943 года, были хвастливые

слова Власова насчет Русской освободительной армии, без которой немцы никогда не смогут

победить Сталина. И сейчас, называя себя первым генералом, который сумел разбить германскую

армию, Власов рисковал.

Д'Алькэн никак не комментирует реакцию Гиммлера. Он лишь отмечает, что Гиммлер сдержался,

услышав рискованные слова Власова. Только бросил косой взгляд на д'Алькэна и опять застыл.

Но мы прокомментировать этот эпизод обязаны.

Власов всегда умел подать себя. Генеральское искусство приписывать себе чужие заслуги было

развито в нем необыкновенно сильно. Это известно, об этом мы уже не раз говорили, и разбираемый

эпизод ничего нового не прибавляет для обрисовки этой черты характера Власова.

Новое тут, пожалуй, только необыкновенное мастерство, с которым умудряется Власов как бы

отчасти переписать на себя и те победы советских [224] войск, которые были одержаны, когда сам

Власов уже перешел на обеспечение немцев.

Фраза Власова выстроена необыкновенно мастерски.

Можно понять из нее, что Власов первым из русских генералов разбил немцев, но можно понять ее и

как намек, что он, Власов, первый из генералов, бьющих сейчас немцев на всех фронтах.

Разумеется, разговор, который ведется через переводчиков, не мог удержать всей многозначности

вкладываемых в слова смыслов, но Власов и не собирался передоверять доктору Крэгеру его перевод.

За несколько дней до встречи с Гиммлером Власов поведал своему верному Сергею Фрёлиху, как он

собирается воевать со Сталиным, когда окажется во главе Русской освободительной армии.

— Меня там знают… — осушив очередной стакан, рассказывал он. — С большим числом

командующих генералов я в дружбе… Я хорошо знаю, как он износятся к советской власти. А

генералы тоже знают, что я об этом осведомлен. Нам не надо будет друг другу ничего выдумывать.

Мы сразу поймем друг друга, хотя бы даже и по телефону.

На самом ли деле он надеялся выиграть войну по телефону или это отчаяние было — Фрёлих так и не

понял, но о разговоре, как и было положено, сообщил. Так что Гиммлер теперь, даже если Крэгер и

запнулся в переводе, все понял.

Не так уж и важно, как прозвучало по–немецки: «первый генерал» или «первым из генералов».

Гиммлер понял, что Власов говорит о своих способностях и возможностях выиграть войну и по

телефону.

Ну, а Власову, когда Гиммлер, ограничившись лишь косым взглядом на главного эсэсовского

пропагандиста, промолчал, стало ясно, что «черный Генрих», как ребенок, готов сейчас поверить в

любое чудо.

Поэтому, подняв голос, он сказал с некоторой торжественностью:

— Прежде чем изложить вам, господин министр, свою программу, я должен подчеркнуть следующее:

я ненавижу ту систему, которая из меня сделала большого человека. Но это не мешает мне гордиться

тем, что я — русский. Я — сын простого крестьянина. Поэтому я и умею любить свою родину, свою

землю так же, как ее любит сын немецкого крестьянина. Я верю в то, что вы, господин министр,

действительно готовы в кратчайшее время прийти к нам на помощь. Если удар будет нанесен в самое

чувствительное место, система Сталина, уже обреченная на смерть, падет, как карточный домик. Но я

должен подчеркнуть, что для обеспечения успеха вы должны вести с нами работу на принципе

полного равенства. Именно поэтому я и хотел бы говорить с вами так же откровенно, как это сделали