Николай Ленин. Сто лет после революции

Далее <Вы пишите>: «Научная лаборатория – сплоченный коллектив, действующий согласованно, солидарно и СОЗНАТЕЛЬНО ВО ВСЕХ его элементах». Неверно. Это не может быть раньше УНИЧТОЖЕНИЯ КЛАССОВ. Это выходит не по-научному, а по-сентиментальному: ДО уничтожения классов всем «ДЕЛИСЬ». Неверно. Выродится в образцы 1918 года: фельдшера требуют от врачей: всем (НАУЧНЫМ) «делись». Это и неверно, и практически вредно. Пример: Политбюро и его СЕКРЕТАРШИ. Всем (НАУЧНЫМ) «делись»? Вы сами не станете настаивать. Увлеклись. Лучшие приветы!

(Письмо Скворцову, 15 ноября)

Речь на пленуме Московского совета[155]

2305

Мне не удалось устроить это, потому что после болезни, начиная с декабря месяца, я весьма порядочно, выражаясь языком профессионалиста, потерял работоспособность довольно длительно, и в силу уменьшения работоспособности мне пришлось откладывать неделю за неделей настоящее собрание, и пришлось очень значительную долю работы, которую я в начале, как вы помните, взвалил на т. Цюрупу, а потом на т. Рыкова, еще дополнительно взвалить на т. Розенфельда, и надо сказать, что на нём оказалось внезапно, выражаясь сравнением, которое я уже употребил, два воза, и, хотя продолжая сравнение, надо сказать, что лошадка оказалась исключительно способной и ретивой (Аплодисменты), но всё-таки тащить два воза не очень полагается, и я теперь с нетерпением жду времени, когда вернутся товарищи Цюрупа и Рыков, и мы разделим работу хоть немножко по справедливости. Сейчас на т. Розенфельде лежит работа совершенно не по справедливости. Я же в силу уменьшения работоспособности должен присматриваться к делам гораздо и более значительный срок, чем этого бы хотел.

В декабре 1921 г., когда мне пришлось совершенно прервать работу, у нас был конец года, когда мы осуществляли переход на новую экономическую политику, и оказалось тогда же, что этот переход, хотя мы с начала 21 г. за него взялись, что этот переход довольно труден, я бы сказал, пожалуй, очень трудный.

Прошло больше полутора лет, как мы этот переход осуществляем, когда, казалось бы, пора уже большинству пересесть на новые места и разместиться сообразно новым условиям, в особенности условиям новой экономической политики.

В отношении внешней политики у нас изменений оказалось всего меньше. Здесь мы продолжали тот курс, который был взят раньше, и я считаю, что могу сказать вам по чистой совести, что продолжали его совершенно последовательно с успехом громадным. Вам, впрочем, об этом подробно докладывать тем не менее нужно, что взятие Владивостока, последовавшая за этим демонстрация и государственно-федеративное заявление, которое вы на днях прочли в газетах, они вам доказали и показали яснее ясного, что в этом отношении нам ничего менять не приходится. Мы стоим на дороге, совершенно ясно и определенно очерченной, и заручившей себе успех перед государствами всего мира, насмотря на всю враждебность этих государств, и что некоторые до сих пор готовы заявлять, что садиться с нами за один стол не желают. Тем не менее, движение, которое давно началось, к тому, что экономические отношения, а за ними отношения дипломатические, налаживаются, должны наладиться, наладиться непременно, что всякое государство, которое этому противодействует, рискует оказаться опоздавшим и, может быть, кое в чем довольно существенном, рискует оказаться в положении невыгодном; это все мы теперь видим и не только из прессы и из газет, но, я думаю, что большая часть из вас убеждается поездками за границу в том, как велики происшедшие изменения. В этом отношении у нас не было, так сказать, если употребить старое сравнение, никаких пересадок, ни на другие поезда, ни на другие упряжки.

А вот, что касается внутренней нашей политики, то здесь пересадка, которую мы произвели весной 1921 года, которая нам была продиктована обстоятельствами чрезвычайной силы и убедительности, так что между нами никаких прений и никаких разногласий относительно этой пересадки не было, – вот эта-то пересадка продолжает причинять нам некоторые трудности, продолжает причинять нам, я скажу, большие трудности. <…>