Николай Негорев или благополучный россиянин.

-- Видишь ли, я тебе говорил, кажется, про одного ученика Баранцева. Ну, я, как шел последний раз от Шрамов, встретился с ним. Ну, пошли мы вместе; идем, разговариваем. Вдруг навстречу нам генерал. Высокий такой, толстый, седой. Мы ему сделали фронт. Он нас остановил. "Снимай, говорит, сапоги". Я смотрю на него, думаю: не с ума ли он сошел, а у него усы так и трясутся, а брови седые, точно усы, и говорит точно из бочки. Как крикнет на Баранцева: "Садись на землю, снимай сапоги",-- я так и присел. Баранцев сел, бедный, на землю и снял сапог. Я думал, что генерал убьет его, так он на него закричал. У него носки были надеты, а у нас велено портянки носить. Велел ему одеть сапог; тот стал во фронт, а он на него давай кричать. Народ около нас собрался. Такой срам! Я стою, жду, что будет. У меня были подвертки надеты, а все как-то страшно. Наконец он повернулся ко мне, а усы у него так вниз и вверх и ходят. "Снимай, говорит, сапог". Черт знает, на улице стыдно, холодно, а тут еще народ собрался. Я сел подле фонаря, снял. Он посмотрел, брови съежил. "Хорошо, говорит, оденься". В это время смотрю -- нет Баранцева, и народ смеется. Он, скотина, лататы задал. "Убежал, ваше превосходительство",-- кричат все и хохочут. Генерал вырвал у меня из-за пуговицы билет, побагровел весь. "Марш, говорит, в корпус". Я отдал ему честь и тоже чуть не бегом пустился от него спасаться. Иду, иду и оглянуться боюсь. Сам не знаю, чего боюсь. Пришел в корпус. Вот тут-то и вышла история.

Андрей остановился, взял апельсин и начал чистить.

-- Я тут Муцием Сцеволой {По древнеримскому преданию, юноша Муций Сцевола, попав в плен, положил правую руку на пылавший жертвенник, показывая этим свое презрение к пыткам и смерти.} сделался, -- сказал брат и захохотал на весь лазарет. -- Ты знаешь, кто был Муций Сцевола, который руку себе сжег? И я вроде него сделался.

-- Что за глупости, -- сказал я, не совсем довольный резким переходом Андрея от рыданий к дикой веселости.

-- Ты слушай. Меня так назвал сам этот генерал. Я пришел в корпус; только что разделся -- меня сейчас окружила вся почти наша рота. Я рассказал, как у меня генерал отобрал билет. Тут же Баранцев. Меня стали уговаривать, чтобы я не фискалил. Я сказал, что генерал и так узнает, а я не скажу. Скажу, что недавно поступил, не знаю фамилии. Баранцев спрятался в умывальне. Я пошел было являться, а уж за мной идут. Генерал пришел сам. "Кто с тобой был, который убежал?" -- спрашивают. Я говорю: "Не знаю". -- "Как так?" -- "Недавно поступил". -- "А! я тебе покажу". Я испугался, а сказать про Баранцева совестно. Принесли розог, начали сечь... Так больно. Я кричу во все горло: "Простите, простите". А генерал стоит и спрашивает: "Говори, кто с тобой был?" А я кричу: "Простите!" Сам не знаю, почему я не мог сказать: Баранцев. Совестно. Покуда секут, кричишь, а как перестанут и начнет генерал спрашивать, у меня язык не повертывается. Потом я уж ничего не помню. Так и не сказал. Ну, потом я открыл глаза здесь. Слышу, кто-то говорит: "Очнулся, ваше превосходительство". Ко мне подходит генерал, погладил меня по голове, и усы у него ничего, так себе. "Молодец, молодец! (Андрей сказал эти слова басом, в подражание генералу.) Никогда не выдавай товарищей". Потом сказал, что я буду Муцием Сцеволой. А Баранцева все-таки высекли.

-- Зачем же ты не сказал с первого раза, что-с тобой был этот Баранцев? -- спросил я больше для того, чтобы сказать что-нибудь, так как брат замолчал и занялся апельсинами.

-- Как зачем? Разве хорошо фискалить? Ведь я говорил же тебе, что обещался.

-- Зачем ты обещался?

-- Ну, уж так.

-- Сам виноват, -- сказал я, недовольный легкомыслием брата.

-- "Сам виноват"! здесь нельзя быть фискалом, здесь не гимназия,

-- Вон у тебя тут папиросы. Я напишу домой, что ты здесь куришь, -- сердито сказал я, обиженный его фразой о гимназии.

-- Пиши.

Я посидел еще недолго; мы оба неловко молчали; брат ел апельсины, а я вертел в руках конец его байкового одеяла.

-- Ну, я пойду,-- холодно сказал я.-- До свиданья.

-- До свиданья,-- сказал Андрей, по-видимому, вовсе не замечавший моей холодности.

Я воротился в гимназию в очень недовольном настроении духа и начал ходить по двору, читая на стенах надписи: "Скоро отпустят готовиться", "Скоро экзамены", "Скоро вакация". Выражавшаяся в этих надписях поэзия ожидания счастливой минуты как-то неприятно дразнила меня, и я злился на брата всеми силами своей души.

На другой день к нам в класс вошел инспектор.

-- Господа,-- сказал он,-- теперь будете готовиться к экзамену. Готовьтесь хорошенько. Экзаменовать будут строго -- на всех экзаменах будет присутствовать губернатор. Классов не будет до будущего года.