Николай Негорев или благополучный россиянин.

На другой день "вольные казаки" не пошли в классы, а остались в пансионе, но едва ли они были счастливы. Это, впрочем, и понятно: казакам приходилось слезть с теплой печи, седлать на морозе коней и ехать в неизвестный поход, по глубоким сугробам, под буранами и метелицами. Многие, по-видимому, были созданы для гимназии: они, казалось, в ней родились и выросли, не подозревая, что можно жить, не просыпаясь по звонку, обедать, не проходя за стол фронтом, уходить из дома, не спросясь у надзирателя, и проч. и проч. Многие не знали или даже и не имели вовсе родных, и если ходили в отпуск, то ходили к родственникам и знакомым своих товарищей. Почти все они с наивным спокойствием предполагали и теперь отправиться в свой длинный отпуск к тем же людям, которые терпели их по воскресеньям только ради своих сыновей. Один по одному, по два и по три лениво уходили исключенные из пансиона. Старшая спальня пустела и пустела. Остался наконец только один исключенный. Ему было некуда идти, не было даже какого-нибудь рубища, чтобы надеть его и сдать казенное платье. Это был очень добродушный малый -- Савельев, или просто Савушка, которого любили даже младшие, так как он не гордился своим старшинством и не пользовался никогда своими правами и привилегиями.

-- Куда ты пойдешь, Савушка? -- спрашивали его воспитанники.

-- А черт его знает. Пойду, куда глаза глядят. Пойду в лес, сострою избушку на курьих ножках, да и буду жить.

Начальство, чтобы избавиться от Савушки, великодушно согласилось выпустить его на скользкий жизненный путь в казенной курточке и штанах. Савушка просил было шинель, но ему объяснили, что исключенным давать от казны ничего не полагается, вручили бумаги и пригласили отправиться куда угодно. Савушка уходил в одной курточке; в левой руке он держал бумаги, составлявшие все его имущество, а правой прощался с нами.

-- Прощайте, братцы; прощай, Федя,-- совался он из стороны в сторону, с натянутой веселостью.-- Может, больше не увидимся.

Он жал чью-то руку, крепко жал и крепко кусал себе губы, но слезы все-тдки потекли, Савушка хотел было поскорей задать стрекача, но его остановил за плечо некто Грачев, ученик из пятого класса:

-- Как же он так пойдет, господа? Дадим ему что-нибудь. Вот у меня есть партикулярное {Партикулярный -- штатский, не форменный.} пальто...

-- Полноте, полноте, господа! что вы? с чего это? -- отпирался обеими руками Савушка.

Мы были очень рады предложению Грачева. Все жалели Савушку и хотели помочь ему, но не знали, как это сделать.

Мы тотчас же бросились в спальню и вытащили из шкафиков свои богатства.

-- Вот, братцы, кисет. Валите в мой кисет,-- говорил один из старших, вытряхивая на платок махорку из своего кисета.

-- Полноте, полноте,-- говорил Савушка, которого держали несколько человек, чтобы он не улизнул как-нибудь.

-- Ты, Савушка, вот надень это пальто, а потом шапку.

-- Постой, давай меняться сапогами. У меня новые казенные сапоги.

-- Вот тебе шапка.

Все хлопотали вокруг Савушки. Энтузиазм дошел до того, что Оверин изо всех сил навязывал ему свою казенную шинель, уверяя, что его самого исключат за растрату казенных вещей, и тогда он пойдет вместе с Савушкой копать артезианские колодцы, вообще малоизвестные в России, но хорошо знакомые ему по описанию, прочтенному в "Науках и художествах" {"Науки и художества" -- один из отделов журнала Библиотека для чтения" (1834--1865).} "Библиотеки для чтения".

Наконец хлопоты с Савушкой были кончены: деньги были собраны, вещи завязаны в узел и сам он одет. Начали прощаться; все по несколько раз проталкивались к нему и жали ему руку.

-- Прощай! заходи. Зайдешь когда-нибудь? -- слышалось со всех сторон.

-- Зайду! Полноте, господа, благодарю -- что вы? -- говорил Савушка.

-- Где же ты, Савушка, будешь ночевать? -- спросил кто-то.

Этот прозаический вопрос очень охладил наше восторженное состояние.

-- Тебе, Савушка, надо нанять квартиру,-- сказал кто-то,

Я вдруг вспомнил почему-то бедную квартиру Новицкого и Бенедиктова, и мне показалось, что более приличное помещение для Савушки приискать очень трудно. Я остановил Савушку, готового в девяносто девятый раз выйти в дверь, и сказал Грачеву, что знаю в Жидовской слободке очень добрых семинаристов, могущих приютить, по крайней мере на одну ночь, предмет наших забот и попечений.

-- Семинаристы?-- тупо переспросил Савушка, очевидно впопыхах не понимавший ровно ничего.

Я с горячностью объяснил, до какой степени хороши и великодушны те семинаристы, о которых я говорю, и все потребовали, чтобы я сообщил Савушке адрес моих знакомых. Кто-то заметил было, что семинаристы ужасные мерзавцы и что вообще не следует якшаться с этими долгогривыми чертями, но меня все-таки потащили в столовую, и под диктовку двадцати человек я написал к Новицкому несколько слов об удивительных качествах подателя письма.

Наконец, после продолжительных прощаний, рукопожатий и всяких напутствований, Савушка убежал бегом из пансиона.