Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

Ставшая впоследствии знаменитой история о катании на лодке Некрасова и Панаевой, возможно, явилась поворотным пунктом в их отношениях. Авдотье нравились ухаживания Некрасова, и пусть бы так навсегда и оставалось. Отправляясь на прогулку по Неве, красавица думала, что они просто приятно проведут время, он будет восхищаться ее красотой и уговаривать уступить. Она в очередной раз (все-таки приятно!) выслушает дифирамбы. Так и вышло. Однако, когда на середине реки Николай снова поклялся, что жизнь без нее ему не в радость и вовсе не нужна, она скептически заметила, что это всего лишь пустые слова. Некрасов бухнулся в воду и стал тонуть, поскольку плавать не умел[11]. Его успели спасти. Мокрый и дрожащий поэт снова пообещал лишить себя жизни, если Авдотья не ответит ему взаимностью.

После попытки утопиться его слова уже не казались такими легковесными. Молодая женщина впервые задумалась, какой станет ее жизнь без обожания Некрасова. Несветский, некрасивый, уже изрядно потрепанный жизнью Некрасов все же не был ей противен. А его деловой хваткой, предприимчивостью и быстротой реакции на все новое, передовое, перспективное она даже восхищалась. Век был суров и груб. Он требовал «дельности»: полезности, дисциплины и трезвости. Куда было тягаться с энергичным и предприимчивым хищником Некрасовым блаженно-расхлябанному, подверженному извинительному мелкому разврату, фланированию по клубам и кокоткам, «человеку со вздохом», как сам себя называл, Ивану Панаеву?! Он совсем не был циничен, но считал, что всякие возвышенные человеческие чувства по своей сути также состоят из стремления каждого к собственной пользе. Он рассматривал брак как своего рода любовный конформизм или сговор ради всякого удобства, всякой выгоды. Что это еще и непростой душевный труд, он понял значительно позже, уже в конце жизни.

Постепенно настойчивое и упорное обожание молодого Некрасова пробудила ответное чувство в Авдотье Яковлевне. И спустя некоторое время она уступила его страсти. Известный писатель и критик К.И. Чуковский, изучавший биографию Панаевой и скрупулезно собравший разнообразные свидетельства современников, создал на страницах своей книги «Жена поэта» (1922) обаятельный образ красивой, умной, доброй, правдивой и артистичной женщины, стоящей перед мучительным выбором: любовь или долг? Ни о каком «бездумном адюльтере» между Панаевой и Некрасовым не может быть и речи, утверждает и современный критик Н.Н. Скатов: только «высокие, высокие!» чувства и взаимное уважение.

Из-за отсутствия достоверных материалов исповедального характера – писем, дневников, освещающих психологию каждого из «персонажей», можно лишь с известной долей домысла попытаться реконструировать их love story. В романе «Семейство Тальниковых» Панаева изображала зарождавшееся чувство, и это описание можно считать автобиографическим: «А почему могу я знать, что я его люблю?.. Может быть, ничего еще не значит, что время без него мне кажется длинно, что я не могу ни о чем думать, кроме его, не хочу ни на кого смотреть, кроме его?.. Напротив, заслышав его голос, я вся встрепенусь, сердце забьется, время быстро мчится, и я так добра, что готова подать руку даже своему врагу…»

Это случилось летом 1846 года в Казанской губернии, в имении Панаева. Супруги поехали туда вместе с Некрасовым, намереваясь на природе обсудить творческие и коммерческие планы. Однажды, когда Панаев уехал по делам, Николай пришел в спальню к Авдотье, отворив незапертую дверь. Муж предоставил ей свободу – она долго не решалась воспользоваться ею открыто, но сдалась, уступив напору поэта.

После безумной ночи Некрасов разнервничался – он плохо представлял, что будет дальше, и это выводило его из равновесия. Вряд ли любовники исповедовались вернувшемуся Панаеву. Авдотья вела себя как ни в чем ни бывало, по-видимому, решив: пусть все идет, как идет. Николай устроил скандал и сцену ревности, но быстро остыл и написал Авдотье простенькие, но идущие от сердца, стихи, ставшие началом панаевского цикла.

По-видимому, сама Панаева видела в своем союзе с Некрасовым аналогию с идеальными союзами, изображенными Жорж Санд в романе «Хорас» (1841). Героев, Теофиля и Эжени, Марту и Арсена связывала не только и не столько страсть, сколько взаимное уважение, общность духовных интересов, мировосприятия. Супружеские отношения, в которых не было взаимности, были представлены как нечто отвратительное, безнравственное и постыдное.

Но как же быть с Панаевым?