Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

Вызывающее с общепринятой точки зрения поведение Авдотьи после ее сугубо «хозяйственной» роли в редакции способствовало несерьезному отношению сотрудников «Современника» к литературному творчеству Панаевой. Даже в кругу «людей сороковых годов» для того, чтобы принять участие в мужских диспутах, высказать собственную точку зрения, ей приходилось преодолевать распространенные в ее мужском окружении стереотипные представления о том, что женская логика не может претендовать на объективность, значимость, на равенство мужской.

Зато другие издания отдавали ей должное. В обзоре повестей, опубликованных в «Современнике», критик «Отечественных записок», выделяя в качестве лучшего произведение Панаевой «Необдуманный шаг», определял его как «грациозный рассказ».

«Мое писательство раздражило их еще более, – продолжает Панаева, – и все кричали, что пишу не я, а Панаев и Некрасов, по моему желанию, выдают меня за писательницу». Да, Авдотья Яковлевна стала писать, как заправский сочинитель. В ее судьбе личное и общественное тесно переплелись. Положение Панаевой было щекотливым, но все искупали страсть Некрасова, посвященные ей стихи, возможность сочинять и печататься в «Современнике».

О, как же дамская журналистика шла вразрез с общественным сознанием! В России вплоть до начала XX века лелеялся миф о биологической неспособности женщины к любым видам интеллектуальной деятельности, в том числе литературной. С позиции патриархальной логики считалось, что реализация творческой индивидуальности женской личности должна осуществляться в рамках семейного, домашнего круга, поскольку это оправдано особенностями женского естества. Женщине, в силу ее природной скромности (скромность воспринималась как исконно женское качество), якобы противоестественно выносить свой творческий опыт в публичность, на «позор», отрываться от своей привязанности к семье и мужчине. Так что, выставив на всеобщее обозрение свои сокровенные мысли и чувства, Панаева пошла наперекор всем устоявшимся традициям и бросила своего рода вызов общественному мнению.

Да и с исконной скромностью тоже было не все в порядке. В феврале 1848 года Авдотья родила сына. Иван Панаев дал ему свое имя. Можно сколько угодно говорить о его благородстве, но скорее всего он имел основания полагать, что этот ребенок – от него. Но мальчик умер вскоре после рождения.

«Три страны света» и «Мертвое озеро»

После революции во Франции 1848 года цензурные запреты и полицейских меры в отношении периодических журналов резко ужесточились. Россия вступила в период «мрачного семилетия» 1848–1855 годов, или «эпохи цензурного террора».

2 апреля 1848 года был учрежден Особый негласный цензурный комитет (Комитет 2 апреля по печати) под председательством Д.П. Бутурлина[12]. Комитету был поручен «высший надзор в нравственном и политическом отношении за духом и направлением книгопечатания». Этот орган разрабатывал как бы негласные, но в то же время обязательные к исполнению требования. Газетам и журналам предписывалось: «Рассказывать события просто, избегая, елико возможно, всяких рассуждений». Книгопечатание ставилось под строгий контроль: «Не должно быть допускаемо в печать никаких, хотя бы и косвенных порицаний действий или распоряжений правительства и установленных властей, к какой бы степени сии последние ни принадлежали». «Не должно быть пропускаемо к печатанию никаких разборов и порицаний существующего законодательства».

Д.П. Бутурлин. Неизвестный художник

Ставились препоны и рогатки произведениям и исследованиям народной словесности, собраниям народных песен, пословиц, поговорок, загадок и пр. как «нарушающих добрые нравы и дающих повод к легкомысленному или превратному суждению о предметах священных».

Русская цензура стала запрещать все французское и зарезала подряд шесть романов (в том числе «Пиччинино» и «Леон Леони» Жорж Санд), намеченных для напечатания в «Современнике».

«Действия цензуры, – заключал цензор А.В. Никитенко, – превосходят всякие границы. Чего этим хотят достигнуть? Остановить деятельность мысли? Но ведь это все равно, что велеть реке плыть обратно».

Планируемый к изданию в приложении «Современника» роман Некрасова «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» новым цензурным требованиям тоже не соответствовал. В изменившейся ситуации журналу требовалось крупное повествование, привлекательное для массового читателя («провинция любит длинные романы»), надолго обеспечивающее редакцию материалом, и «благополучное» с точки зрения цензуры. Без французского романа журналу было бы трудно разойтись, поэтому оборотистый Некрасов решил сам написать типический для той эпохи французский роман. Чтобы роман вышел еще более «французским», он пригласил в соавторы Авдотью Панаеву. Она действительно «офранцузила» этот роман, введя туда несуществующих петербургских субреток, влюбленных горбунов, подкинутых младенцев и похищенных дев.