Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

Мальчик родился мертвым («без глаз и мозга», как сообщал Огарев Герцену). Женщина же, оправившись от слабости и переживаний, для поправки здоровья уехала в Италию, к Воробьеву. Там она продолжала получать от брошенного мужа немалые деньги, требовательно напоминая о себе при случайных задержках. Огарев обеспечивал пенсией и ее отца, превратившегося к тому времени в приживальщика в доме губернатора Панчулидзева. Унаследовав от родителя тягу к спиртному, Марья Львовна тоже начала прикладываться к бутылке…

Н.П. Огарев. Гравюра XIX в.

Огарев тем временем страстно влюбился в первую московскую красавицу Евдокию (Душеньку) Сухово-Кобылину и посвятил ей выдающийся стихотворный цикл – «Песни Любви». Но что он, официально женатый мужчина, мог предложить девушке из богатого и гордого дома, хотя и явно в него влюбленной? Сестра красавицы, писательница Евгения Тур (Елизавета Васильевна Салиас-де-Турнемир) (1815–1892), проживавшая раздельно с мужем, тоже имела на него виды, однако он не ответил на ее чувства.

Но природа не терпит пустоты. Вскоре у тридцатитрехлетнего Огарева начался бурный роман с семнадцатилетней Натали, дочерью предводителя пензенского дворянства и участника декабрьских событий 1825 года Алексея Алексеевича Тучкова. Инициатива исходила от Натали, и отцу ничего не оставалось, как согласиться на брак младшей дочери с Огаревым. Лишь об одном просил он будущего зятя – развестись и венчаться немедленно… Для этого, однако, требовалось согласие Марьи Львовны на развод. Но она неожиданно встретила просьбу мужа в штыки – несмотря на уговоры друзей, знакомых и даже своего сожителя Сократа Воробьева. Герцен в «Былом и думах» называл ее дикое упрямство «ревностью без любви».

Вернувшись на некоторое время в Россию, Марья Львовна в кружке Панаевых нашла к себе дружеское и приветливое отношение, помощь Авдотьи Яковлевны, внимание и сочувствие всех остальных, не исключая Некрасова. Панаева принялась настраивать Марью Львовну против Огарева, внушать ей, что он негодяй, который обобрал ее, обманул, поносит ее и втаптывает в грязь. Не совсем понятно, чем так насолил Панаевой незлобливый мягкий Огарев, история об этом умалчивает. Вряд ли Эдокси уже в то время вынашивала какие-то определенные планы относительно его действительно значительного состояния.

Марья Львовна была очень внушаемой женщиной со слабыми нервами, и вскоре она поверила в то, что изверг Огарев измывается над ней. Позиционирующая себя как художественная натура, ничего не понимающая в практической жизни, она искала наставника, который руководил бы ее действиями.

Не удовлетворившись получением содержания – процентов с якобы одолженных ею мужу денег, соломенная вдова начала против мужа процесс по возвращению всей суммы. Какую же надо было иметь совесть, чтобы выступать с подобными требованиями!

Окружающие были уверены, что действовала она по наущению обретенных друзей и наперсницы своей, Эдокси Панаевой. «Я буду действовать не как друг Огарева или твой, а как поверенная, и он (Огарев) у меня поневоле сделается аккуратным», – заверяла Эдокси подругу, намекая при этом, что на беспристрастность Грановского, являвшегося до того посредником, рассчитывать нельзя, так как он – друг Огарева.

Возможно, вина Некрасова, о которой потом так долго и упорно говорили современники, заключается только в том, что, убежденный доводами любимой женщины, он поддержал инициативу подруг начать против Огарева этот постыдный процесс.

В начале декабря 1846 году Марья Львовна получила паспорт и благополучно отбыла за границу, оставив на руках Авдотьи Яковлевны несколько незаконченных дел и поручений. Панаева начала подготовку к атаке на Огарева и попросила Марью Львовну «переслать к ней из Парижа те письма Огарева и других лиц, которые могли бы пригодиться при ведении процесса против Огарева». Некрасов через Тургенева угрожал Огареву, заявляя, что владеет несколькими его письмами к Марье Львовне, которые доказывают связи его с политэмигрантом Герценом. В случае нужды их можно предъявить «куда следует». То, что угроза не была беспочвенной, доказывает отъезд Огарева за границу, откуда он и повел тяжбу.

Похоже, что подруга манила Марью Львовну возможностью, получив капитал, поселиться вместе на ферме, поехать путешествовать, озаботиться приисканием пристанища возле Петербурга, уехать вместе в Америку, в Европу и т. п. – другими словами, жить общей жизнью. Две женщины с чем-то схожей судьбой, недавно потерявшие детей, две бунтарки против лицемерных законов насквозь прогнившего общества, они в бесконечных задушевных разговорах строили планы свободного существования в гармонии с природой, без обременительных ограничений, налагаемых фальшивой моралью «света».

Поддерживая в подруге ее недоверие к мужу, Панаева в конце концов добилась возможности распоряжаться денежными делами Огаревой так, как находила нужным. Такая опрометчивость Марьи Львовны удивляет, но, по-видимому, ее приятельница обладала сильным даром убеждения.