Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Опасаясь столкновения судов в проливах, Порта запретила ночной проход. Это особенно неудобно было для России, пароходы которой скапливались ночью у входа в Босфор и могли в случае штормов или туманов столкнуться или натолкнуться на скалы. Игнатьев несколько раз направлял Порте ноты с требованием разрешения ночного прохода, ибо проливы имели хорошую систему маяков, оплачиваемую пароходными обществами. По его настоянию была создана смешанная комиссия из представителей европейских держав для решения вопроса, но мнения в ней разделились. Англия, Австро-Венгрия, Пруссия и Италия поддерживали Россию, Греция, Турция и Франция были против ночного прохода. Все же комиссия обязала Порту частично разрешить проход, главным образом почтовым судам. По просьбе Игнатьева российский посол в Лондоне Ф. И. Бруннов вел переговоры с английским премьер-министром Гренвилем о ночном проходе, но вопрос не был доведен до конца и даже не поставлен на обсуждение Лондонской конференции 1871 г.[296] Это было очень неприятно для Игнатьева, который расценивал запрет ночного прохода через проливы как намерение «запереть нас в Черном море под полицейским надзором, и не только военных, но и коммерческих судов»[297].

Поражение Франции в войне с Пруссией породило у Игнатьева надежду на решение черноморского вопроса, в том числе и вопроса о режиме проливов. Он был сторонником открытия проливов для всех судов, но понимал, что в существующей обстановке это было бы опасно для России. Еще в 1868 г. он писал родителям: «Я был бы за то, чтобы Черное море открыто было для всех флотов, и в этом смысле поднимаю вопрос (через моего американского сотоварища) в вашингтонском собрании (конгрессе. – В. Х.)…, чтобы Черное море было открыто для всех и для нас в том числе. Долее [298] допустить исключения русского флота из нашего моря, тогда как развитие мнимое проливов турками не представляет нам никакого ручательства, ибо при малейшей ссоре Порта пропускает англо-французский флот»[299]. Как уже говорилось, конгресс США опубликовал заявление о необходимости пропуска судов всех рангов через проливы. Как видим, к этому приложил руку Игнатьев. Теперь же он решил, что настали условия для постановки вопроса на практическую почву. Игнатьев вообще надеялся на то, что поражение Франции можно использовать для отмены Парижского трактата в целом. 7 июля 1870 г. он писал отцу: «Следует ли нам оставаться в выжидательном положении? Имея 300 тыс. на австрийской границе? Надо стараться найти удобную минуту, чтобы заявить свое слово, направить мирные переговоры к нашей выгоде, оградить себя от восстановления Польши, усиления Австрии и пр., уничтожить Парижский договор»[300].

4 (16) августа 1870 г. посол доносил Горчакову о том, что, по его мнению, есть шанс ревизии Парижского договора и что он подготовляет турецких министров к подобной ситуации[301]. Игнатьев надеялся не только на отмену ограничительных постановлений Парижского трактата, но и на решение вопроса об изменении режима проливов в интересах России с помощью непосредственного соглашения с Турцией.

Некоторые отечественные исследователи считают, что проект Игнатьева в специфической международной обстановке 1870 г. мог быть реализован[302]. Другие называют его утопическим, хотя и отмечают, что инициатива посла позволила выяснить намерение Турции не противодействовать акции российского правительства по отмене нейтрализации Черного моря[303]. Представляется, что вторые более правы. Действительно, по словам Игнатьева, султан заявил ему, что «он не видит опасности в русском флоте на Черном море, лишь бы ему дали уверения, что в случае внутренних беспорядков мы не будем поддерживать врагов Порты»[304].