Никто другой (СИ)

Он тянется к кнопке вызова, но Джеймс цепляется за него, дергает на себя, вжимает железные пальцы в плечо с такой силой, что Стиву кажется: сейчас захрустят кости.

— У тебя лицо плывет, — задыхаясь, повторяет Джеймс, как заведенный, и глаза у него абсолютно дикие, а от панического ужаса в его голосе у Стива бегут мурашки по спине.

— Все хорошо, слышишь? — говорит он и встряхивает Джеймса за плечи. — Все хорошо, так и должно быть, тебя накачали обезболивающим по самые уши, вот и плывет перед глазами, понимаешь? Так и должно быть, Джеймс, ты меня слышишь? Успокойся.

Стиву приходится повторить это несколько раз, пока до Джеймса наконец доходит. Он резко обмякает, оседает на подушку, но по-прежнему цепляется за Стива как утопающий за соломинку. Стив осторожно разжимает металлические пальцы на своем плече и успокаивающе поглаживает дрожащие живые.

— Они часто плывут, — тяжело дыша, сообщает Джеймс, и Стив чувствует, что ему все еще страшно. — Во сне и у меня в голове, наяву пока ни разу. Неживые, как нарисованные на бумаге, ткнешь — и порвутся, а там пустота. И без глаз или ртов, а есть без лиц, просто белые пятна, словно все стерли ластиком.

Его голос становится все тише, пока Джеймс снова не засыпает, а Стив сидит и не может пошевелиться, и по спине мерзко стекает холодный пот.

«Они неживые, — говорил Баки. — Люди без глаз, без ртов, без лиц».

Нет, не Баки. Джеймс. А Стив этого не понял. Он и сейчас не все понимает, но кое-что ему ясно.

И в первую очередь то, что он, Стив, дурак. Господи, какой же он дурак!

Баки ни разу не признался в том, что ему страшно, но Стиву это было и не нужно. Баки хорохорился, кидался в бой с головой — и Стив понимал: это только для того, чтобы не дать страху взять верх. Чтобы не показать, что он боится. Чтобы выглядеть сильным, особенно когда Стив стал сильнее его физически. Стив прекрасно все это видел.

Почему он не разглядел этого же в Джеймсе? Ведь тот вел себя точно так же — и Стива начинает трясти от мысли, что, похоже, ему было страшно всегда, беспрерывно.

— Ваши специалисты — те еще коновалы, — сообщает Стив Фьюри, когда тот приходит их навестить и рассказать, что «Арлингз Корпорэйшн» таки удалось прижать после взрыва. Стиву сейчас плевать на всех преступников вместе взятых. Джеймс мирно спит, и Стив надеется, что ему ничего не снится. — Эти их искусственные воспоминания, наверное, не достаточно четкие. В них люди без лиц. И ему страшно.

Фьюри устраивается рядом и задумчиво говорит:

— Вот оно что… Я не знаю. Да, нечеткие, скорее всего. Если поразмыслить: на то, чтобы вложить в память почти тридцать лет жизни во всех подробностях, понадобятся, пожалуй, даже не годы — десятилетия. Но по идее, он должен был сам додумать все недостающие детали.

— Вы слишком многого хотите от человека, которого семьдесят лет ломала Гидра, — зло замечает Стив.

— И что теперь? — спрашивает Фьюри после паузы. — Будешь опять настаивать, чтобы фальшивые воспоминания заменили настоящими?

Стив качает головой.

— Не надо ломать его снова, — просит он. — Хватит уже. Я не позволю. Скажите им, пусть подкорректируют хотя бы самое главное. Чтобы он больше не боялся.

Фьюри кивает:

— Скажу. Ты молодец, Стив.

А Стива тошнит.

Он понимает, что нельзя жить прошлым. Пора уже его отпустить — давно пора, на самом деле. Повзрослеть наконец, научиться жить разумом и только им, ведь есть же люди, которые это умеют — наверняка есть. И Стив им сейчас ужасно завидует. Потому что им, должно быть, не бывает так больно. И стук хрупких комьев земли о крышку гроба им тоже вряд ли мерещится.

Они почти не разговаривают, когда Стив сидит у Джеймса в палате.

То есть, на самом деле болтают обо всем без умолку.

Какая сегодня чудесная погода, как думаешь, а снег в этом году выпадет? Твою мать, кому пришло в голову назвать это бульоном? Да, нога уже почти в порядке, а ты как? Отвали, я сам дойду до туалета, что тут идти-то? Ну ладно-ладно, Рой Джонс неплох, но какой же он, черт возьми, выпендрежник! Слушай, медсестрам надо запретить носить такие халатики, это ж, блядь, немецкое порно, а не халатики. Нет, только не Мэрилин Мэнсон, пожалуйста! А вали-ка ты уже к себе, спать пора.

Они болтают — ни о чем, по сути. Только раньше этого было мало, постоянно хотелось, чтобы Джеймс подпустил ближе, к себе, за стену, которой он отгородился от него, Стива. А сейчас достаточно того, что есть, хотя Джеймс точно такой, каким был полгода назад, и так же закрывается, стоит Стиву коснуться в разговоре чего-нибудь важного. Стив даже ждет, что он вот-вот скажет: «Эй, Роджерс, может, перепихнемся?»

Стив теперь знает, что за стеной. Он замечает порой — нечасто, на самом деле, — как Джеймс легонько встряхивает головой, словно надеясь прогнать наваждение, а потом начинает болтать с удвоенной силой.

Он нужен Джеймсу. Ведь не гонит же, хотя мог бы. Но вот секса ему Джеймс больше не предложит. Слишком уж он напрягается, когда Стив невзначай касается его руки, а если задержать ладонь чуть подольше — сжимает челюсти так, что, кажется, раскрошит зубы.