Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Предаваясь рассказам, он растворялся в образах: «Ты думаешь, мне не снятся подобные сны. Снятся, представь себе. Совсем недавно я видел сон, где был римским сенатором и решал судьбу Спартака. Во как! Я сидел в ложе вместе с Цезарем, иронично посматривая на бесновавшиеся трибуны. Этот рёв и этот восторг был вызван моим трудом. Вдруг с лица сенатора, с моего лица, стала сходит ирония. Мой взгляд был устремлён на самые верхние трибуны амфитеатра. Там орала и бесновалась «чернь». Рабы и свободные граждане Рима восторгались рабом – гладиатором Спартаком. Нравы Рима. Я, глядя на эти толпы черни, вдруг ясно осознал, каким многоликим стал Рим. В нём всё перемешалось. Стало невозможно понять, кто раб, а кто свободный гражданин, кто аристократ, а кто просто богат. Я давно уже разглядел, что в этой многоликой толпе не сила, а слабость Рима. Кто защитит мой Рим, если все хотят только жрать его плоть и пить его, Рима, кровь. Даже рабам здесь стало лучше, чем на родине. Они давно стали считать, что Рим – это дойная корова для всех, что так было всегда – сытно, весело, развратно. Вот и моя жена, благородная Валерия стала в Риме всего лишь искусной развратницей. Её распаляет и вид гладиатора, и вид покрытого пылью погонщика ослов, и вид актёра, на сцене выставившего свои гениталии на показ. Дама из высшего общества…

Мне известна её любовная связь со Спартаком. Я размышляю, произнося слова вслух, выдыхая их в крике, поддавшись общему восторгу и стараясь быть как все: «Рабы хотят новых прав…АААААА и привилегий…Свободу Спартаку…ААА». В воздухе стоит один сплошной гул. Я вижу, как по лицам рабов разливается счастье. Ещё бы, думаю я, различая лица рабов, которых пленил сам. Вон того я пленил в дремучих лесах Германии, и из варварства он попал в рай Рима. А вон тот из Египта. У себя на родине ему не давали лизать даже подошвы сандалий мёртвых слуг фараонов, а тут он развернул небывалую коммерцию. А с этим пришлось повозиться на берегах далёкого острова, умел махать мечом. Рим его сделал свободным через гладиаторские бои. Варвары в Риме слишком быстро осознают свою значимость, чтобы понять, чего стоило такое устройство Империи. Они решают, что раз им сразу и столько дали, значит, можно требовать ещё больше. Но если требования выдвигаются рабами, то свободные граждане Рима совсем теряют меру.

Я вдруг начинаю думать о том, что надо ковать новый щит для Рима, и этот щит я буду ковать через Спартака. Слишком велико стало население Рима для спокойной жизни. Легионерам всё труднее сдерживать вспыхивающие недовольства. Легионеры стали всё чаще требовать увеличения своего содержания. Но можно зайти и с другой стороны.

Рабы ведь могут восстать, все и сразу. Тогда на первый план выйдет «не содержание» легионеров, а собственная жизнь. Свободные граждане Рима умеют сплачиваться в трудные дни. Выгоды очевидны, сократится общее население Рима, уцелевшим станет легче «дышать», мера восстановится, требования исчезнут, наступит покой».

Сергей слушал, почти не дыша. Громкий звук телевизора, передающего «взорвавшиеся» криком трибуны «Спартак чемпион», только добавляли таинственности.

– Что было дальше, ты знаешь из истории. Рим всё равно рухнул из-за своей рациональности. Но из обломков мирской рациональности и прямолинейности, которая заключалась в том, что каждый римский бог помогает совершенствовать свой труд и достигать в нём вершин мастерства, Рим построил, опять же, рациональный мир церкви. Где опять в край угла поставлен рационализм и труд. Я был там тогда, я это знаю точно. Но это только часть мира. Часть мира рационального, где властвует закон и порядок, и как следствие, народы живут, на первый взгляд, лучше.

Но почему-то святой считают Россию, а не Англию, не Италию, не Ватикан, не Израиль, не Америку. Никогда не задумывался, почему?

Отвечу. Здесь не Византия посуетилась со своим пониманием мира – это следствие. В основе русской святости лежит интуитивное понимание всем народом своего Боговедения. Внутри народа живёт Бог, и он всегда у него был один.

Просто византийцы приняли русскую волю, и, пожалуй, только это и есть правда.

Оба долго молчали. Начинало светать.

– Пора на службу, – сказал Сергей.

– До новых снов, – пошутил Валера.

После таких разговоров спать обычно уже не хочется. Возникают другие желания. И если уже не поздно, то возникает желание служить честно, чтобы тебя непременно заметили. А если уже поздно, то возникает желание спастись…

Сергей шагал на службу. После ночного разговора с Валеркой он видел свой военный городок в совершенно ином свете. Проёмами выбитых окон зияли огромные дворцы культуры. Они стояли как солдаты, приговорённые к расстрелу: ровно в ряд по количеству воинских частей. Он шёл мимо офицерских клубов и солдатских чайных, имеющих вид ещё более разрушенный, чем дворцы культуры.

– Этих уже расстреляли, – подумал он.