Никто не видел Мандей

– Ты про то, как мама рожала девятнадцать часов и едва не сломала тебе руку, а твои барабанные перепонки чуть не лопнули от крика, пока ты наконец не уговорил ее позволить врачам сделать ей кесарево?

Он хмыкнул.

– Наверное, ты много раз слышала это, да? А как насчет того времени, когда твоя мать была беременна? Об этом я рассказывал?

Я нахмурилась.

– Мной или… другими детьми?

Папа поморщился и стиснул руль.

– Тобой. Только тобой.

Я мягко коснулась его плеча.

– Нет, пап, никогда не рассказывал.

Он кивнул и сделал глубокий вдох.

– Так вот, ты отчаянно хотела вылезти из ее живота. Пиналась от рассвета до заката. Я видел, как твои крошечные ножки пытаются пробиться сквозь ее кожу. – Он усмехнулся. – Ты устала выпекаться и готова была выйти в мир. Была готова к этому большому приключению. Я сказал: «Джанет, может быть, ты родишь первую девочку-нападающую для нашей футбольной команды».

Мы оба засмеялись, но его улыбка быстро угасла. Он глубоко вздохнул.

– Но это едва не убило ее – то, как она пыталась удержать тебя в себе. Утренняя тошнота длилась все эти месяцы. Головная боль, рвота, судороги… она практически все время лежала, и ложные схватки были почти каждый день. Дважды она попадала в больницу с… кровотечением. Выглядела она просто ужасно. Клаустрофобия может начаться очень рано, еще в утробе матери. Тебе хотелось выбраться. Отчаянно. И когда ты запросилась наружу на несколько недель раньше, никто не был уверен, что ты переживешь это… и было большим облегчением, когда ты наконец-то оказалась вне ее тела.

Мне резко стало плохо, когда я представила, как больно было маме. А мне не хотелось, чтобы ей было больно.

– Почему ты никогда раньше мне это не рассказывал?

– Мама мне не велела, – признался он.

– Я навредила ей? Поэтому она больше не может иметь детей? Из-за меня?

– Вот видишь, именно поэтому мама не хотела тебе говорить. Она знала, что ты начнешь винить себя. Ты хорошо умеешь все брать на себя. Но нет, Горошинка, это не из-за тебя. Ты не виновата. Просто ее тело не могло справиться с кем-то настолько целеустремленным. Твоя мать ни на секунду не жалела о твоем рождении. А когда тебя достали из нее, ты просто сияла. Куда бы мы тебя ни брали, ты освещала собой все вокруг. Люди не могли на тебя насмотреться, ты зажигала в них жизнь. Как будто ты пришла в этот мир с особенной целью, с миссией – делать так, чтобы другим становилось лучше. И хотя твоей подруги с тобой больше нет, мне кажется неправильным переставать из-за этого жить. Ты была создана для того, чтобы озарять мир, а не сидеть дома. Не могу подобрать слова, чтобы сказать это правильно, но именно этого я хочу для тебя, Горошинка.

Я сглотнула и переплела пальцы.

– А что, если я провалила свою… миссию? Что, если я не такая особенная, какой ты меня считаешь?

Папа протянул руку и сжал мою ладонь.

– Что ж, я рядом, чтобы подхватить тебя, когда ты можешь упасть. Именно для этого и нужны отцы.

Слезы навернулись мне на глаза.

– Спасибо, пап.

Он торжествующе улыбнулся.

– Вот так! Может, остановимся и купим еды?

– По-моему, мама должна что-то готовить…

Папа ухмыльнулся.

– Да, но я хочу жареного риса. Так что давай завернем за ним. Только не говори своей матери.

– Хочешь, чтобы я соврала? – я засмеялась.

– Не-ет, ни за что. Просто пусть это останется нашей маленькой тайной.

Папа свернул на парковку у кафе мистера Чанга. Когда я вылезла из машины, холодный ветер ударил мне в лицо, едва не приморозив мои веки к глазным яблокам. Я помчалась к кафе, чтобы поскорее оказаться в тепле, и врезалась прямо в нее.

– Эйприл! – ахнула я.

Она сделала шаг назад, чтобы сохранить равновесие и не упасть.

– Черт, Клодия! Смотри, куда…

Дверь распахнулась снова, и папа вошел в кафе следом за мной.

– Эйприл, – с улыбкой произнес он.

Она запрокинула голову, чтобы взглянуть на него; лицо ее застыло.

– Здравствуйте, мистер Коулман, – хрипло произнесла Эйприл и сместилась назад, пытаясь спрятать что-то за спиной.

Или кого-то.

Маленькая Тьюздей высунула голову из-за спины сестры. При каждом шаге ее маленькие серые кроссовочки вспыхивали ярко-розовыми огоньками.

– Тьюздей! – улыбнулась я. Она выскочила из-за спины Эйприл и метнулась ко мне, обхватив обеими руками за талию. На ее личике в форме сердечка сияла счастливая улыбка. Я обняла ее в ответ, чувствуя, как ее косточки выпирают под тонким пальто, – это все равно что обнимать скелет.

– Привет, Клоди-я! – выговорила Тьюздей.

Я присела на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне, и поцеловала ее в щечку. До этого я и не осознавала, как сильно скучаю по ней. Как сильно я скучаю по ним всем, моим названым сестрам и брату. Я сделала вдох – и учуяла кислую вонь, заставившую меня резко выдохнуть. От Тьюздей пахло подгузником, который не меняли весь день. Я посмотрела на Эйприл, вертевшую в руках свою сумку.

– Тьюздей! Как поживаешь, малышка? – спросил папа. – Давай пять!

Она зарделась и с хихиканьем подпрыгнула, чтобы хлопнуть крошечной ладошкой по огромной ладони папы.

– Ух ты, ну у тебя и мышцы! – Папа улыбнулся Эйприл. – Как дела, Эйприл? Давно не виделись.