Никтопия. Трое из рода «хэ»

Снаружи было достаточно холодно, минус 54 градуса при ветре в 16 м/с. И когда Джон вылез из уютного салона глайдера, в первые секунды он закрыл глаза и уперся рукой в борт машины, потому что ему показалось, что ударившие в него как морская волна, стужа и пронзительный ветер вот-вот свалят его с ног. Но отрицательных эмоций он не испытал. Обычные погодные условия для этой планеты. К ним надо просто привыкнуть и принять. Вот такая она Никтопия. И если человеку порой здесь некомфортно, то это не вина планеты. Кому-то здесь наоборот очень даже удобно. Вселенная слишком разная и ничего не знает о стремлении к тому чтобы быть для кого-то комфортной. Человек не мерило Вселенной, но в ней найдется место для каждого. Джон оттолкнулся от глайдера и направился к 16-колесной махине мапика, чей бело-голубой корпус блестел в рассеянном свете налобного фонаря.

Младший помощник координационного аналитика никак не мог отделаться от чувства какого-то радостного волшебства в окружающем его мире, чувства, от которого у него постоянно, чуть ли не против его воли, расплывалась на лице счастливая улыбка. Конечно он и не хотел, ни в коем случае не хотел, избавляться или вообще как-то противодействовать этому светлому чувству. Оно ужасно напоминало то, теперь уже бесконечно далекое ощущение праздника из детства, особенно накануне Нового Года, когда город окутывали ранние темно-синие сумерки и всё вокруг озарялось светом ярких украшенных витрин, сверканием огоньков цветных гирлянд и мерцанием веселой блестящей мишуры. И каждый встречный человек, свежий и разрумяненный от морозного воздуха, оживленно болтает и смеется. И сейчас всё было тоже самое. Он остро чувствовал присутствие рядом с собой сияющего ладоша, который хоть и остался в его комнате в двеллдоуме, всё равно ни на минуту не покидал Джона. И сумеречная холодная планета представлялось праздничной и торжественной. Яркие мерцающие звезды украшали бездонное черное небо, темные громады Серебряных гор величественно и словно оберегающе закрывали собою полмира, призрачная равнина с причудливыми фигурами редких валунов и осколков скал едва освещенная звездным сиянием терялась исполненная будоражащей тайны в вечной тусклой тьме и даже столь знакомые и привычные округлые гладкие формы исследовательской машины тоже как будто хранили некую безмолвную загадочность и притягательность.

Джон шел к мапику и улыбался про себя. Да, наверно все эти ощущения пронзительного прекрасного волшебства окружающего мира могут показаться слишком экзальтированными, оторванными от реальности, каким-то щенячьим слюнявым восторгом глупого мечтательного ума или даже болезненным возбуждением нездоровой психики, но это было не так. Никакого возбужденной мечтательности он не переживал, наоборот его наполнял покой, светлый и тихий, покой проистекающий от некой глубинной радостной уверенности в правильности Вселенной, словно бы ладош открыл ему возможность видеть сокровенную красоту жизни во всем вокруг, жизни не только в биологическом смысле, а в каком-то более универсальном, космическом. Звезды, планеты, горы и ветры тоже жили. Как он, как ладош, как Миша. И все они были вместе. И эта самая их связность и была ключом ко всем чудесам, происходившим вокруг, связность которая не могла быть ни осмысленна, ни выражена словами, но переживалась в каждом моменте и сразу всем своим существом. И связи с реальностью Джон не терял ни на минуту. Наоборот его ум словно стал острее и восприимчивее и он с удовольствием погружался в математические выкладки по геологическим формациям и тектонике этой планеты.