Нил Сорский

В образах людей, притекающих с кубками и сосудами к святителям как к источникам живоносного учения, Дионисий изобразил верных православных христиан. В своих творениях великие каппадокийцы отстаивали путь мистического Богопознания. Вслед за Василием Великим святой Григорий Богослов «утверждал, что строить рассуждения о Божественной сущности на основе лишь интеллектуального познания „есть повреждение ума“»[540]. Дионисий, как и его великие предшественники Феофан Грек, Андрей Рублев, предлагал своим современникам путь мистического созерцания Святой Троицы.

Ряд с изображениями Вселенских Соборов в храме Рождества Богородицы завершает композиция, которую одни исследователи называют «Видением Евлогия», другие — «Видением старца Леонтия». Сюжет фрески взят из патерика и рассказывает о том, как некий прозорливый старец увидел ангелов за спинами монахов, совершавших Божественную службу в храме. В центре композиции изображен престол, на котором лежит дискос с крестом. Это позволяет предположить, что чудесное видение открылось старцу на службе в праздник Воздвижения Креста, чин которого описан в монастырских обиходниках. На праздничной утрени игумен монастыря, облаченный в праздничные ризы, возлагал себе на голову блюдо с крестом и выходил северными дверями из алтаря. Перед ним торжественно несли два светильника. Игумен полагал крест на аналое, устроенном среди церкви перед Царскими вратами, и, взяв кадило у диакона, кадил крестообразно крест, потом трижды кланялся кресту до земли. Клирос в это время трижды пел праздничный тропарь: «Спаси, Господи, люди своя…», диакон возглашал ектенью, после чего игумен, встав с крестом перед аналоем, лицом к востоку, громко произносил: «Помилуй нас, Боже» и воздвигал крест на четыре стороны света: сначала на восток, потом на юг, на запад, на север и снова на восток, освящая таким образом «всю Вселенную». После пятикратного воздвижения крест полагался на дискосе, где оставался до самого отдания праздника.

Знаменательно, что Дионисий изобразил не сам праздник, но его богослужение, таким образом, он соединил рассказ об истории Церкви с ее настоящим — литургической жизнью. Художник свидетельствовал, что догматическая истина, утвержденная на Вселенских Соборах, является сущностью церковного богослужения.

Богословская глубина росписи бесконечна, это грандиозная симфония, созданная на языке живописи. Она имеет множество тем, но одна звучит в ней постоянно и наиболее мощно — тема Боговоплощения. Изображение сцен Акафиста, евангельских сюжетов, Вселенских Соборов, эпизодов из Житий святых и патериков, композиция росписи в целом и соотношение ее отдельных сюжетов, особенности иконографии — все это подчинено у Дионисия одной цели. Художник посвящает свою роспись раскрытию главного христианского догмата о Боговоплощении. И здесь мы не можем не вспомнить о том, что та же тема определяет подбор Житий в сборниках Нила Сорского. Историки искусства уже неоднократно отмечали, что в тематике и духовном тоне росписи собора Рождества Богородицы сказалось общение иконописца со старцем Нилом. «Основная тема росписи — это утверждение православного вероучения против отклонений еретиков, перечисленных собором 1490 года: здесь подчеркивается Божество и человечество Спасителя, особое место занимает прославление Богоматери, святых и подчеркнуто значение Вселенских соборов»[541]. Нил Сорский жил всего лишь в десяти верстах от Ферапонтова. Дионисий не мог не прийти к старцу, известному своим духовным рассуждением.

Однако общение великого старца и художника проявилось не только в подборе тем для росписи собора, но и в действенности молитвы, образ которой запечатлен кистью Дионисия на стенах храма. Глубина богословского замысла передана гениальными художественными средствами. И здесь первенствующая роль отведена цвету. Согласно свидетельству монахов-исихастов, ум человека, достигший обожения, становится подобен небесному сапфиру. Основной цвет фресок Дионисия — небесно-голубой. Человек, переступающий порог собора, в буквальном смысле попадает в небесную обитель. С древних времен синий цвет был символом божественной мудрости и вечности. «Египетский первосвященник носил на груди сапфир, и это украшение называлось истиною… В мистериях египетский первосвященник бывал одет в небесно-голубое одеяние, усеянное звездами и стянутое желтым поясом. То же — у Аарона. Эта одежда означает хранителей вечной истины»[542].