Нил Сорский

Около того времени пришел с Белоозера инок того же Симонова монастыря Ферапонт, посланный туда архимандритом ради монастырских нужд. Совершив благополучно дальнее путешествие, он поспешил увидеться с преподобным Кириллом, имевшим с ним одно пострижение. В беседе с ним преподобный Кирилл узнал, что в Белозерских краях есть немало мест, удобных для пустынножительства. Согласились и пошли туда оба вместе. После многих дней пути они, наконец, прибыли на Белоозеро и здесь долго ходили, отыскивая удобное место для поселения. Достигши горы Маура, возвышающейся в местности, где теперь стоит монастырь, они взошли на нее. Окинув взором открывшиеся окрестности, преподобный узнал предназначенное ему место для безмолвия. Спустились с горы и остановились на небольшом пригорке, покрытом лесами и вдававшемся полуостровом в воды близлежащего Сиверского озера»[134].

За полвека, прошедшие с того времени, на берегу озера уже отстроился довольно большой монастырь. Его опоясывала высокая деревянная ограда. В центре обители на холме возвышалась, как «некое око, взирающее на монастырь», Успенская церковь. Рядом с церковью стояла небольшая звонница, а неподалеку трапезная палата. Монашеские кельи огибали Успенский холм полукругом с восточной стороны, так, чтобы монах в оконце мог всегда видеть храм и его святой алтарь. Все кельи были деревянные. Они были так же просты, как первая келья основателя обители, построенная им на месте его первоначального поселения. До наших дней сохранилась точная копия часовни святого Кирилла, которую кирилловские монахи устроили в XVII веке вместо древней, истлевшей от времени. Николай Константинович Никольский, выдающийся знаток истории Кирилло-Белозерского монастыря, предполагал, что это строение первоначально было не часовней, а кельей основателя обители (поскольку Пахомий Логофет в Житии святого не упоминал о часовне, но говорил только о келье).

Жилище преподобного Кирилла — «это обычная незатейливая северно-русская клеть. Из сосны, четырехстенная, рублено в замок из бревен, обтесанных как снаружи, так и внутри. Покрытие сделано из досок, скрепленных гвоздями со скалою на два ската. Небольшая низкая дверь с окном в виде малого отверстия ведет в помещение, имеющее в длину 3 аршина 14 вершков, а в ширину 3 аршина и 4 вершка и в высоту до кровли 4 аршина. В южной стене прорублено небольшое „оконьцо“, закрывающееся изнутри деревянной задвижкою. Потолка строение не имеет, а пол, находящийся здесь в настоящее время, сделан позже построения всего здания»[135]. В такой постройке мог поместиться только один человек. Впоследствии кельи стали делать более просторными, поскольку в них жили по два-три человека. К кельям пристраивали еще сени, в которых сооружали чулан и «предсение» — крытое крыльцо. Снаружи можно было расслышать, что говорили внутри. В верхней части стены делали волоковые окна (название происходит от слова «волочь»). Они были небольшими, чтобы сохранить в келье тепло во время сильной стужи, и в то же время достаточными, чтобы в них просунуть голову и поговорить с пришедшим братом. Рядом с кельями обычно стояли дровяники — сараи, где хранились дрова. Топили по-черному, дым выходил через окна.

С западной стороны обители, там, где на берег озера можно выйти через Водяные ворота, находились хозяйственные службы: поварня, хлебни, ледники, амбары. По справедливому замечанию Никольского, так строили намеренно. Монахи общежительной обители питались только в трапезной, есть в кельях или где-либо еще, а также иметь свои припасы запрещалось. Чтобы оградить братию от соблазнов и искушений, все службы, где хранили продукты или готовили пищу, устраивали в противоположной от монашеских жилищ стороне монастыря.

Стены вокруг обители были выстроены четырехугольником, что имело не случайный, но символический характер. Небесный град Иерусалим, в котором будут жить спасенные народы, описан в «Откровении святого Иоанна Богослова» как «четвероугольник», «и длина его такая же, как и широта» (Откр. 21, 16). «Он имеет большую и высокую стену» и «ворота на все стороны света: с востока, с севера, с юга и с запада» (Откр. 21, 12). Монастырь как земной образ Царствия Небесного строился по плану Небесного Иерусалима. Главные ворота, через которые входили в обитель, назывались Святыми.

В один из дней 1453 года (Нилу исполнилось как раз 20 лет, это был традиционный возраст ухода в монастырь) к Святым воротам подошел юноша и постучал. Привратник открыл ему калитку, он показал письмо для игумена Кассиана. Монах молча впустил его внутрь. Калитка скрипнула и закрылась за спиной юноши. Много раз он будет отворять и затворять эту дверь, пересекая незримую границу между монастырем и миром. Но в тот день она закрылась для него навсегда. Он ступил на первую ступень лестницы монашеских добродетелей, которая именуется удалением от мира.