Нильские тени

— И греческое тоже, Стерн? Быть англичанином, арабом и йеменским евреем недостаточно для тебя? Ты хочешь сродниться и с греками?

— Почему бы и нет, — сказал Стерн. — В любом случае, в этой части света сохранилась часть Древней Греции. В конце концов, греки были теми, кто ходил повсюду; и за пределы. Свет. И море. Основное — тот удивительный свет, который заставляет вас думать, что вы видите бесконечность. Это тянуло греков всё дальше и дальше. И не только по поверхности Терры. Их интересовало то, что лежало за пределами — сущность вещей. Душа стала их морем, и путешествие никогда не заканчивалось. Возвращение домой в Итаку было лишь предлогом для Одиссеи, важным считалось само путешествие. Гомер видел это.

— Гомер, Стерн? Он родился в Смирне. Но ты начал с балкона, — лез в душу хитрюга Джо.

Стерн нахмурился.

— Спокойное место на поверхности, — сказал он, — но душа моя не была в мире. Элени бросила меня навсегда, и я ещё не привык. Без Элении и Смирна для меня была пуста. Пока я был в отъезде, путешествовал, всё было не так плохо. Но всякий раз, как я возвращался в Смирну чтобы увидется с Сиви, я мог думать только об Элении. Каждый обоссаный угол городских домов хранил память о ней; и куда бы я ни посмотрел — везде видел её…

Я не контролировал это, не мог преодолеть. В Смирне потеря Элении давила меня, просто рвала душу. Всё, что я хотел делать, когда был там, — это прятаться под одеялом. Сиви попытался помочь, но не мог — я ведь не голубой. Дни пугали меня, особенно солнечный свет в ясные дни… Солнечный свет Гомера. А ночами бывали по-настоящему чорные моменты, когда ничто не имело значения, и казалось совершенно разумным просто закончить всё это… просто закончить это. Конец всему…

Бывало, намылю верёвку, но как подумаю, что Сиви потом возьмётся обмывать меня, в говне…

Стерн замолчал и наклонился вперёд, пристально глядя в тёмное зеркало.

— 18.3 — «Валет теней» под ковром

* * *

Конец декабря. Одна из последних ночей того тёмного года, когда Элени ушла от него навсегда.

Стерн только что вернулся в Смирну, чтобы провести каникулы и отпраздновать с Сиви крещение. Сиви каждый вечер старался устроить какое-нибудь мероприятие, чтобы Стерн не оставался один.

Но в тот вечер друзья пригласили Стерна на ужин, так что Сиви отправился в театр. Стерн смог провести в доме своих друзей всего несколько часов, прежде чем мужество покинуло его и он вернулся на виллу.

В ту ночь он был странно спокоен, и, — когда сидел на балкончике, глядя на огни на воде и слушая звуки моря, — к нему естественным образом пришло решение. Никакого драматизма. Напротив, решение казалось Стерну разумным и обыденным. Начинался Новый, бессмысленный без Элени, год.

Стерн зашёл в комнату, взял пузырёк с таблетками и проглотил их одну за другой, без воды. Затем набулькал стакан виски и сел на край кровати насладиться напитком. Закурил сигарету.

Поступок, вызванный невыносимым отчаянием?

Нет, вовсе нет. Стерн был спокоен. Привычные выпивка и сигарета перед сном. Всё как обычно, только на этот раз он не проснётся.

Стерн глядел через открытые французские двери на гавань, не особенно и грустный. Какое облегчение! «Покойся с миром». На волнах гавани качался мягкий свет, тихие голоса живых доносились из темноты и нежная ночь обнимала Стерна…

«Это так просто», — думал он, затягиваясь дымком.

Важные решения всегда просты, в отличие от мелочей; попробуй, вон, выбери и наклей обои. Смерть утешает, смерть — это мир, а вот жизнь — увы…

* * *

Дальше провал в памяти, а на следующее утро Стерн, язви его ети! — проснулся. Сиви, вернувшись из театра, обнаружил Стерна у кровати стоящим воронкой кверху, с мордой в блевотине. Сиви сразу догадался, что произошло, сделал Стерну клизму и, позвав домработницу, с её помощью затолкал его под холодный душ. Затем, держа Стерна под-локоток, больше часа водил по комнате туда-сюда. И только потом, когда опасность миновала, позволил лечь спать.

Экономка рассказала об этом Стерну на следующий день, когда он расспрашивал её: видела ли она его пипиську. Что касается Сиви, то он вёл себя как обычно — весело смеялся и шутил, пытаясь совратить мужика.

Но всякий раз, когда Стерн возвращался в Смирну и заходил в свою спальню на вилле Сиви, он поднимал угол нового ковра рядом с кроватью и смотрел на пятно на половицах, несмываемое пятно, сделанное его рвотой — прошлой жизнью, вышедшей из него, чтобы он мог существовать дальше.

* * *

— Я обычно закрывал дверь, садился и глядел на пятно, пытаясь найти какой-то смысл в этой карте моей жизни. Но, как ни старался, разводы ни во что не складывались. Люди, занимаясь самовнушением, в форме облаков и то видят гораздо больше.

Сначала мне тяжело было находиться в комнате из-за пятна. Оно стыдило и пугало меня. Я постоянно помнил, что оно там, под ковром, и очень осторожно обходил это место. Но через какое-то время я однажды обнаружил, что стою на нём… Это и обрадовало меня, и огорчило потому, что означало, что я научился жить с пятном.