Нильские тени

«Боже, помилуй Стерна, — тихонечко шептал Джо. — Он так старался, он давал и давал, а теперь ему просто больше нечего дать. И когда придёт время, пусть ночью на пустыню спустится вихрь, и пусть благословенная тишина рассвета будет на песках, где сотрутся его следы. А до того — дай ему покоя, всего лишь чуть-чуть мира перед концом…»

— 18.2 — Бар

* * *

Опять арабский бар, сейчас с посетителями.

Стерн и Джо сидят за стойкой, в пол-оборота к треснувшему тёмному зеркалу.

«Теперь мне с первого раза нужно сделать всё правильно, — думает Джо. — Нужно коснуться разных тем, а у нас не так много времени, так как начать? Я должен помочь Стерну поверить в себя.

Зеркало. Зеркало… Видит всё, слышит всё, а кому и что оно скажет?»

Джо усмехнулся и обвёл рукой бар.

— Так это твой тайный мир, Стерн? Это то место, о котором ты мечтал в юности? Дрянное освещение, конечно, годится для мечтаний. Лучше-то мы не нашли. А ведь нам придётся провести здесь наши последние часы.

И говоря о полутьме, Стерн, есть кое-что, что давит на меня всё больше и больше с тех пор, как я приехал в Каир. Это связано с тем фактом, что каждый человек играет роль секретного агента, в какой-то степени. С собственными предательствами и собственной личной преданностью и собственным секретным кодом, скопированным с частного хостинга — семьи. И с обычным статусом в этом мире, — не отличающимся от моего собственного в Каире, — транзитным.

Вот Ахмад, например. Когда вы смотрели на него, то видели только молчаливого меланхоличного человека, раскладывающего пасьянс или клюющего носом над газетами. Но когда он открывал секретную дверцу в свою тайную пещеру… ну, целый мир внезапно оживал прямо у вас на глазах.

Мне посчастливилось мельком заглянуть в этот частный мирок. А для других людей Ахмад останется тем, кем казался, молчаливым странноватым человеком, о котором и вспоминать не стоит.

Тайная пещера Ахмада содержит его секретный инвентарь. Старый помятый тромбон, скажем, служил ключом к коду Ахмада, оживляя забытые мелодии. А картонный чемодан со стихами — это «чёрный ящик», сохраняющий воспоминания, расшифровать которые мог только Ахмад.

Так что мне кажется, что в толпе нет обычных людей, и нет невинных в игре жизни. Мы все — двойные и тройные агенты, — этакие паучки, — со своими источниками информации и незаметными нитями контроля, пытающиеся плести тайные сети чувств и действий…

Ахмад? Малоподвижный молчаливый бесчувственный человек? Ахмад? Этот красноречивый поэт-романтик?

Хранитель мифического потерянного города.

Нет, Ахмад был совсем не тем, кем казался. И мы все маскируемся, Стерн. Нами управляет пробитая в детстве, в пору взросления, перфолента. И мы защищаем источники нашей силы и храним их в тайне друг от друга.

И не является ли предательство, как сказал Ахмад, самой болезненной раной из всех, а самоотречение самым худшим видом предательства? Единственный грех, который мы никогда не сможем простить себе, и потому единственный грех, который мы не способны простить другим.

И этот метод секретного агента используют все, — из страха, я знаю, — из страха, что другие могут обнаружить, кто мы на самом деле. Нас настоящих.

Но мы-то с тобой не боимся, Стерн. Так что же в нас истинное… какая часть нашего «я» выводит нас за пределы очевидного сходства с другими и сближает с той фигурой, о которой мы говорили ранее, Кто этот таинственный незнакомец, который появляется в зеркале за стойкой бара, когда мы задумываемся в одиночестве, и смотрит… Кто этот незнакомец и почему так трудно быть одиноким?

Стерн пошевелился, потягивая напиток. Улыбнулся.

— Ну, я полагаю, другая часть хранится в том самом зеркала за стойкой; память образов и голосов. Когда ты смотришь на это зеркало, ты видишь там только меня и себя. А я, так как прихожу сюда с давних пор, вижу там много людей.

«Ага, — подумал Джо. — И медленно тянем рыбку…»

— Так скажи мне, ты видишь там первую женщину, которую когда-либо любил?

Стерн опустил глаза.

— Да.

«Вот оно. Опять всё упирается в бабу, мне даже немного скучно, — подумал Джо, — И теперь Стерн слушает эхо и напрягается, чтобы услышать начало. Медленно, шёпоты из глубины…»

— Ты можешь её видеть, Стерн? Интересно, как её звали.

— Элени.

— Ах, какое прекрасное имя! Имя из древних времён, несущее красоту для всех и особенно для Гомера, который пустил из-за неё в плавание добрую тысячу кораблей.

И где ты влюбился в неё, и кто она была?

— Это было в Смирне. Она была из старой греческой семьи денежных мешков. Мы поженились. Это было очень давно.

Джо был поражён. Он и не знал, что Стерн был женат.

— Расскажи?

— Это было, когда я впервые вернулся из Европы, и только начинал заниматься революционной деятельностью. Мы полюбили друг друга, поженились, и какое-то время всё шло чудесно. Но моя бродячая жизнь, наша молодость — возникло недопонимание, начались ссоры… Она бросила меня, вернулась, а потом ушла навсегда.

— Где она сейчас?

— Умерла. Она умерла много лет назад.

— Получается, молодой?

— Так и есть, — прошептала Стерн. — Слишком молодой.

— А от чего, болела?