Нильские тени

Мод задумалась, пытаясь вспомнить. Улыбнулась.

— Это совпадение, но я не знаю, насколько оно странное. Просто мы с тобой были вместе, когда впервые услышали эти слова.

— Да ну?

Мод просияла, она была так рада, что вспомнила.

— Да. Мы тогда только что вернулись с Синая, и это был наш первый вечер в Иерусалиме, и мы пошли прогуляться по Старому городу. И было многолюдно и шумно, и так запутанно после пустыни, подавляюще даже. Потом впереди вдруг поднялся большой переполох, и мы не могли пошевелиться в толпе. Разве ты не помнишь?

Джо улыбался.

— А, теперь вспоминаю.

— Это как-то связано с ослом, — сказала Мод. — То ли осёл сбросил свой груз, то ли пнул кого-то ногой, то ли просто кричал и не двигался с места, что-то в этом роде, и все вокруг размахивали руками и орали на всех своих языках, на всех — и знакомых нам, и непроизносимых, неслышанных нами прежде. Старый город. Все эти толпы людей, которые выглядели так, будто жили там и тысячу лет назад, и две, и три. Все они заходились в крике и размахивали руками так, будто миру пришел конец. Помнишь?

Джо кивнул, улыбаясь.

— Да.

— И тогда это случилось, — сказала Мод. — Рядом с нами раздался голос, просто ещё один голос в толпе, но слова возвышались над всем, в них звучали тоска и почтение. Отчасти молитва, отчасти тоска, отчасти Надежда. И ещё, как-то очень ясно… Иерусалим.

«О дар лиц, о дар языков»… помнишь?

— Ах да. Смех и крики, и осёл, вопящий в небеса, и хаос жизни со всех сторон, и ясный голос посреди хаоса, который мы двое смогли услышать. Это был один из тех прекрасных моментов, один из тех редких драгоценных моментов, которые делают всё происходящее стОящим и не должны быть потеряны… Такое всегда нужно передавать.

Как детям передаётся понятие Родины, а взрослым — понятие Мира.

Ты знаешь, что я собираюсь сделать когда-нибудь, Моди? Когда-нибудь я расскажу Бернини всё до последней детали.

Лиффи с его чудными ликами и Ахмад с тайным шкафом, и я с ними — соображаем чай на троих в висячих садах Вавилона. И Стронгбоу со своим увеличительным стеклом, и старый Менелик с его музыкой подземелья, и сумасшедший Коэн с его снами — и их пиры в оазисе под названием «Панорама». А позже — полусумасшедший Коэн и Ахмад-па на Ниле, с сёстрами, пьют шампанское из бокалов чистого лунного света. А ещё позже — большая Белль и маленькая Элис играют на фаготе и клавесине. А под неподвижными часами в пыльной задней комнате «Оптики Коэна» Дэвид и Анна мечтают попасть в Иерусалим. А ещё один Коэн и Ахмад-поэт и Стерн шагают по удивительным тротуарам жизни, три короля Востока, один с гобоем в руках, другой — с помятым тромбоном, а Стерн… Стерн перед рассветом играет Сфинксу на скрипке.

Богатство трагедии жизни, Моди, цикличность, полная противоречий. Бесконечная сказка сказок, — нелепых и правдивых, — полная вечных истин. Так почему бы не собрать их в старую холщовую сумку, которую Бернини всегда носит с собой? теперь, когда он только начинает своё путешествие.

Немного этого и немного того, и всё аккуратно уложено. Эта сумка — в некотором смысле часть королевства Бернини; по крайней мере, так он говорит. «Ничего особенного, просто мои сокровища»…

Я хочу чтобы он, — бродящий когда-нибудь там, в новом мире, — не расставался с наследием сказок.

Дать ему то, что он может понять сразу. Шутки, загадки и обрывки рифм, которые наш парень наверняка примет близко к сердцу и сделает своими.

Джо заухал филином во тьме.

— Да, Моди, я так и сделаю… Ведь это даже звучит как ответ оракула — «сумка Бернини»…[77]

* * *

Они поговорили и о других вещах, а время в ночи текло и ускользало в никогда.

Поговорили и помолчали на-дорожку, и, наконец, Джо встал, и Мод пошла его проводить, а он остановился, глядя на её выставку сувениров.

— Ты ведь выживешь, Джо, не так ли? Ты очень дорог мне, а от переживаний портится цвет лица.

— Хм. Ты тоже береги себя, и когда-нибудь придёт другое, лучшее время; когда-нибудь, после войны. Я знаю это, Моди…

Джо поднял морскую раковину, которую Мод нашла на пляже залива Акаба, где они были молоды, давным-давно, в начале любви. Он поднёс раковину к уху и прислушался, закрыв глаза. Потом обнял Мод, и поцеловал, и посмотрел в глаза, и ушёл.

Мод некоторое время стояла и смотрела на дверь, как будто она могла снова открыться. Затем вернулась на балкон и сидела в темноте с раковиной в руках, глядя на маленькие огоньки в ночи и думая о многих вещах, о мире лиц и голосов под звёздами. Время от времени она подносила к уху ракушку и слушала тихий ропот волн, вечно ласкающих пески памяти… сглаживающих… стирающих память.

Приливы и отливы целебного для души моря. Как однажды сказал Стерн: «приближаясь к морю, мы приближаемся к звукам бесконечности»… Теперь в руке Мод шуршало эхо крошечной вселенной; мягкие приливы и отливы — всего, что было и всего, что будет…

* * *

«Сумка Бернини, — думает Мод много позже; вновь на балконе, и с ракушкой в руке. — Да, Джо прав, Бернини примет в свой мир эти сказки. О да, Бернини расслышит в них каждый шёпот, каждый шёпот… Если только у Джо будет шанс».

* * *