Niro. Сборник рассказов.

Профессор засомневался — и очень сильно. Подойдя к турникету, он остановился, посмотрел в пол и не решился пройти дальше. Необходимо было войти в согласие с самим собой для этого Лузянин посчитал пульс на левом запястье, несколько раз глубоко вздохнул и принял решение прогуляться вокруг институтского корпуса. «думаю, двух кругов будет достаточно», — решил ученый, мысленно проследил свой путь от начала и до конца, после чего сделал первые шаги. Вначале они давались ему с трудом, пытливый профессорский ум сопротивлялся, звал наверх, в лаборатории — но Лузянин переборол себя, сосредоточился на природе окружающего парка и принялся отмерять метры асфальтированной дорожки, бубня себе под нос Есенина. Постепенно он отрешился от проблемы (так, как он умел это делать в случаях подобных сегодняшнему), начал обращать внимание на позолоченные деревья бабьего лета и несколько раз даже ответил на приветствия студентов, проходивших мимо него.

За спиной слышались удивленные возгласы ребят, привыкших к «неземному» образу жизни профессора, пребывающего постоянно где–то далеко отсюда, в мире своих научных фантазий. За прошедшие годы он снискал себя славу человека малообщительного, спускающегося с небес только для чтения лекций и докладов на съездах и симпозиумах; в результате его образ нелюдима ассоциировался у студентов с фундаментальной наукой вообще, что не делало ей («Науке» с большой буквы) особой чести. Студенты провожали его взглядами, в которых смешивались восхищение и удивление, уважение и насмешка, присущая молодости — той самой молодости, которой свойственно ошибаться. «Недостаток, который быстро проходит…» — думал Лузянин, прекрасно представляя, что ближайшие минут пять разговоры за его спиной будут направлены на его персону — до тех пор, пока не найдется новый повод поговорить.

Вспоминая себя молодым и полным сил студентом, он грустно улыбался. Не так хотел он прожить свою жизнь, но…

— Коней на переправе не меняют, — произнес вслух профессор и оглянулся — не подслушал ли кто вырвавшуюся из его уст фразу. — Судьба…

Вычеркнуты ли из жизни годы, потраченные на открытие законов моделирования искусственных хромосом, или они станут величайшим событием не только в его жизни, но и в жизни всего мира? Профессору очень хотелось верить в нужность происходящего; находясь на финишной прямой, нельзя сомневаться в необходимости финишировать. Это равносильно тому, как если бы бегун на стометровку в нескольких метрах от финишной ленты решил бы посоветоваться с тренером, какой ногой перешагнуть черту. Да и не было у Лузянина подобного Тренера.

Профессор и не заметил, как его прогулка подошла к концу. Вновь перед ним турникет дверей; он поднялся по нескольким ступеням, ведущим к проходной, и еще издалека попытался разглядеть огонек рядом с дверью лифта — если бы тот оказался занят, можно было бы успеть выкурить на крыльце еще одну сигарету.

Огонек горел мутным желтым светом. Профессор вытащил пачку сигарет и закурил, наслаждаясь дымом так, как только мог Сократ наслаждаться чашей с ядом. Он смотрел с высоты институтского крыльца на прогуливающуюся молодежь и думал, что скоро у него будет ребенок…

********

Стоя в лифте, Креспин пытался создать в голове образ цивилизации, с которой он сейчас контактирует. Судя по всему, уровень технологий невысок. Джедай с сожалением улыбнулся — он плохо понимал, как можно обходиться без тех прелестей прогресса, что доступны в его обществе. Медленные средства передвижения в пространстве — что может быть хуже?

Лифт скрежетал, напоминая Креспину звук, издаваемый тренировочными дроидами. Цифры достаточно быстро сменяли друг друга на табло над дверями; через минуту Креспин добрался до двенадцатого этажа, который он по какому–то наитию выбрал для себя целью.

Створки отползли в стороны, явив взору рыцаря довольно большой холл с огромными лиственными кустами в деревянных горшках. На противоположной от кабины стене было распахнуто окно, в котором виднелось осеннее облачное небо. Людей видно не было.

Креспин шагнул из лифта на ковровую дорожку, вытертую в нескольких местах сотнями, тысячами ног, прошедших по ней за года существования института. Посмотрел в обе стороны — коридор уходил вправо и влево на несколько десятков метров; в стенах виднелись закрытые деревянные двери.

Рука джедая по привычке нащупала на поясе меч; но опасности не было, рыцарь чувствовал это. Люди, населяющие это здание, не представляли физической угрозы для такого подготовленного к неприятностям бойца, как Креспин. Скорее, наоборот — сам джедай был опасен для них своей абсолютной нацеленностью на результат.

«Там что–то не так…» — вспомнились Креспину слова мастера Люка. Джедай не двигался с места, пытаясь определиться с дальнейшими планами. Выяснить, что здесь не так, можно было, лишь начав действовать. Но прежде, чем Креспин сделал первый шаг, он ощутил в себе растущее беспокойство — у него впервые за много лет служения ордену джедаев возникло чувство, что мастер Люк ошибся.