Niro. Сборник рассказов.

— Внимательно изучите все, что там содержится, — произнес он, услышав за спиной шуршание быстро перелистываемых файлов. — Не торопитесь. Надо понять. ВАМ надо понять.

Шуршание стало более упорядоченным, спустя несколько секунд и вовсе прекратилось. Бурков усмехнулся — там было от чего прийти в ужас.

Тем временем за стеклом, прозрачным лишь с этой стороны (а с противоположной представлявшейся зеркалом), текла неторопливая жизнь. Жизнь человека, рассматриваемая под микроскопом…

— Сколько это уже продолжается? — раздался из–за спины вопрос. Голос густой, немного взволнованный. Чувствовалось, что говоривший не в силах совладать со своими эмоциями, несмотря на большой стаж работы в учреждениях, стиль которых — всяческое отсутствие эмоций и всплесков морали и угрызений.

— Десять месяцев, — ответил Бурков, не отрывая глаз от стекла. — Это не считая срока в реанимации и реабилитационном центре. Вместе получается четыреста пятьдесят дней. Почти. Срок приличный для того, чтобы сделать выводы.

— Какие?

— Любые, — Бурков все никак не хотел оглянуться и разговаривал через плечо — происходящее внутри комнаты за стеклом словно гипнотизировало его. — Вы читайте, читайте…

— Какого черта я буду всматриваться в эти буквы и цифры, если рядом со мной человек, который все это сделал?! — вспылил, сам того не желая, майор. — Тем более, что я здесь далеко не с просто ознакомительной целью, вы же понимаете!

— Понимаю, — тихо кивнул Бурков. — Я все понимаю. И то, что я вам обязан отвечать; и то, что вы обладаете полномочиями — всеми, какими надо… Как и то, что стоит только начать раскрывать карты…

— А вы как хотели, Сергей… — гость прищурился, вспоминая отчество.

— Лучше «генерал–майор», — уточнил Бурков. — Это все–таки дает мне какие–то привилегии — хотя бы виртуальные. Ну или «господин генерал»…

Щеки гостя налились краской. Ему до звания генерала было еще очень и очень далеко.

— Да вы не тушуйтесь, — наконец–то соизволил оглянуться Бурков. — Я понимаю и вас, и вашу работу. Я готов отвечать…

«Кто–то проговорился, — медленно проплыла в голове печальная мысль. — Кому–то захотелось сенсаций. И денег».

Он всегда очень тщательно подбирал команду. Но на этот раз ошибся. Эх, лучше бы не сейчас…

Тем временем майор встал со стула, подошел и встал рядом, уткнувшись взглядом в стекло. Бурков внимательно следил за его глазами, пытаясь угадать, насколько тот проникся происходящим. Тщетно. Ничего не было в этих глазах — ни понимания, ни любопытства. Только одно — желание выполнить свою миссию и с чистой совестью удалиться к начальству с докладом.

И еще — Буркова очень задело то, что эта «крыса» из Управления не стала ничего читать до конца. А ведь там было на чем остановить взгляд…

«Он перестал листать не потому, что нашел там что–то достойное. Ему просто безразлично… Работа целой команды, жизнь человека, умы и чаяния, надежды, успехи и неудачи — все ДЕРЬМО. Мы — ДЕРЬМО. Кто же так кинул нас?!. Кто?!!»

— И что я должен здесь увидеть? — недоуменно пожав плечами, спросил управленец у Буркова. — Ради чего я здесь?

И вдруг Бурков понял, что вопрос задан не ему. Эти слова предназначались тому, кто направил его сюда — предателю из группы Буркова. Человеку, который знал ТАК МНОГО, что просто не смог объяснить безопаснику из Управления, что же именно тот должен был увидеть. На этом можно было попытаться сыграть…

«Вот только стоит ли? — подумалось генералу. — Может, пора выходить из тени?»

— Я не знаю, ради чего ВЫ здесь, — ответил Бурков. — Я здесь ради него…

И он кивнул за стекло…

* * * * *

Ладони, как всегда прижаты к вискам. Там, на привычных местах — шрамы. Круглые, лучистые. Словно они всегда там были. Пальцы осторожно поглаживают их, массируют, хотя они никогда не болели. Две звездочки на висках — два центра Вселенной.

Подушечки пальцев словно приросли к ним; сами ладони старались закрыть уши, не пропуская в них ни звука. И трудно было определить, что важнее — растирать лучики шрамов, стараясь сровнять их с кожей, или изолировать себя от любого мало–мальски значимого шума вокруг.

Иногда он поднимал глаза к зеркалу. Отражение не прельщало его, он отводил взгляд в полированную поверхность стола, которая делала его лицо расплывчатым и не похожим на самого себя. Так было намного проще — осознавать, что ты — это не ты, а просто какая–то аморфная масса памяти, рефлексов, инстинктов и поведенческих комплексов.

Иногда он пристальнее вглядывался в свое отражение в светлом лаке, пытаясь понять, кто же он на самом деле. Ничего на ум не приходило…

— Кто? — спрашивал он у своего размазанного отражения. — Кто я? Зачем я?