— Что это значит? – громко спросил сам себя Гринберг. – Там кто–то есть? Или пятьдесят лет назад там забыли включенный компьютер?
Выбора не оставалось – стрелка ткнулась в значок. Появился вопрос: «Want to send the letter?» Ответов было всего два – «Yes» и «No». «Небогато». Мартин ткнул в «Yes», после чего в появившемся редакторе напечатал, с трудом находя одним пальцем буквы на клавиатуре, которую выкатил на специальной полочке из–под стола, и проговаривая вслух:
— Здравствуйте. Меня зовут Мартин Гринберг. Я в Сиднее. Кто и где вы?
Кнопка «Send Now». Что мигнуло в углу экрана.
«The message is sent. Will wait for confirmation?»
— Конечно, буду ждать, — взглянув на датчик кислорода, который приветливо светился зеленым, сказал Мартин и, откатившись в кресле от стола, отправился в очередной раз исследовать помещения, которые он не сумел открыть.
Линдон очнулся на полу вблизи компьютерного стола. Какого черта он встал с дивана? Сильно болела голова и правая рука – он не ударился им, но, видимо, пролежал без чувств довольно долго, кисть затекла и сейчас давала о себе знать сильным покалыванием в пальцах. Дерек, опираясь на спинку кресла, приподнялся на колени лицом к экрану компьютера и едва снова не упал – в трее действительно горел конвертик.
— Этого не может быть… — прошептал ученый. – Сорок восемь лет… Это сбой. Или чье–то отсроченное послание. Наверное, кто–нибудь из наших, решив в очередной раз повеситься в туалете, накропал послание будущему поколению, указав в настройках что–то вроде «Открыть через двадцать лет». И вот время пришло…
Успокоив себя как только можно, Дерек аккуратно навел мышку на конвертик и щелкнул. Распахнулось маленькое окошко. Линдон прочитал текст, напечатанный Мартином, и устало опустился во вращающееся кресло.
ОДИНОЧЕСТВО КОНЧИЛОСЬ.
— Привет, Мартин. Меня зовут Линдон Дерек. Я ученый из Центра по исследованию Времени. Я живу один уже пять лет… — вслух читал потрясенный Гринберг. – Как ты сумел со мной связаться? Ответь обязательно.
Так началась переписка Мартина и Линдона Дерека, которая продолжалась около месяца. Мальчик скрыл от отца факт контакта с профессором из Нью–Майкрософт, сумев замаскировать–таки вход в зал «Службы контроля», а через две недели найдя из нее выход на поверхность в двухстах метрах от шахты метро. За это время ученый сумел отправить мальчику огромное количество обучающей литературы; ребенок впитывал в себя все, словно губка, научившись работать на компьютере в объеме простого пользователя уже за две–три недели. К сожалению, на базовом компьютере «Службы контроля» было установлено крайне мало прикладных программ, в основном это был софт довольно непонятного назначения, большинство исполняемых файлов обращалось просто в никуда (Мартин, побеседовав на эту тему с Линдоном, подозревал, что данные файлы запускали камеры наблюдения, активизировали приборы военного назначения – но все это было не более, чем догадки). Но мальчишка сумел включить еще два компьютера в служебных помещениях, после чего жизнь пошла веселей.
А потом случилось несчастье. Отец Мартина во время запуска очередной восстановленной ветроэнергоустановки упал с большой высоты и сломал себе обе ноги. Лечить его было некому. Весь уход за калекой лег на плечи Мартина, он стал намного реже бывать у компьютера, чем вызвал беспокойство Линдона, привыкшего к ежедневным сообщениям электронной почты. Он искренне сочувствовал мальчику, на которого свалилось горе. И тогда же между ними возник разговор на тему «С чего все началось».
Пытливый ум Мартина, терпящего все тяготы заботы за обезноженным отцом, обострился необычайно. Оглядываясь вокруг, ребенок не мог смириться с происходящим. Он первым и задал вопрос Линдону:
— Как началась война?
Профессор, сидя за компьютером, долго размышлял над ответом. Когда в Центре еще было много народу, между учеными часто разгорались споры на ту же тему – какая сволочь развязала эту войну? Дерек помнил, что пятьдесят лет назад в мире было относительно стабильно, никто не жаждал чьей–нибудь крови, русские жили в мире с американцами, арабы с евреями, Индия с Пакистаном. Он помнил свои ощущения, когда узнал, что война началась, что двери закрыты наглухо, что его семья уже давно сгорела в горниле ядерного пламени. Он помнил, как первые несколько дней хотел лишь получить ответ на вопрос: «Зачем?» Он был не единственным, кто метался по коридорам Центра, криками поминая Господа; кто тайком в своих комнатах зажигал свечи за упокой детей; кто стоял соляным столбом у шлюза, отделявшего живых от радиоактивной пустыни. В отличие от Мартина профессор не проводил большую часть жизни в противорадиационном костюме – но это не добавляло оптимизма. Ноги периодически сами приносили его к выходу из Центра; он выглядывал в глазок из бронелинз и, видя перед собой длинные цепочки могил, вновь и вновь спрашивал себя и своих друзей:
— Как мы потеряли эту планету? Кому было нужно все это?