Niro. Сборник рассказов.

Мне остается только догадываться, что такое мог проектировать и программировать Мишкин отец. «Космические войска» — звучит действительно смешно, учитывая реалии современности. Наверное, его областью были какие–нибудь устройства слежения за спутниками, а может, он изобретал скафандры и рассчитывал что–нибудь из области суперматериалов… А может, он проложил курс нашим кораблям на Марс или еще куда — неисповедимы пути Господни, а уж во Вселенной и подавно. Соблюдать режим секретности в их части умели, стоит отдать должное. Обычно в округе все до самой последней собаки знают о том, что происходит за высоким кирпичным забором — здесь все было не так. Все было по–взрослому.

Но отец сделал самое главное — он привил сыну любовь к компьютерам. Причем не как взрослые–неудачники, которые реализуют свои несостоявшиеся амбиции на детях, заставляя их заниматься теми делами, на которые у них самих в школьном возрасте не хватило ума. Далеко не так. Мишка занимался программированием так же, как и отец — забывая обо всем. Уже в девятом классе он выиграл какую–то городскую олимпиаду по информатике, его рекомендовали на областные соревнования — он и там был первым. Нельзя сказать, что его интересовали все эти призы, поездки и слава — он просто рос послушным и исполнительным. Просили ехать — ехал, надо было участвовать — участвовал. А так как он умел делать то, что он делал, очень хорошо — то первые места были ему обеспечены.

Пожалуй, на весь наш класс набралось бы человек пять–шесть — таких, у кого дома был компьютер. В основном в школе учились дети военных — а доходы у них оставляли желать лучшего, даже несмотря на режимы боевой готовности и секретности, за которые доплачивали довольно хорошо. Поэтому компьютерная грамотность была у нас далеко не на высоте, такие, как Мишка, казались нам людьми из какого–то неведомого таинственного мира, эдакими пришельцами…

Не знаю, как другие, а я Мишку уважал. Соображал он в компьютерах прилично — а поскольку у его отца по долгу службы дома был телефон, то и с Интернетом я познакомился тоже благодаря своему другу. Впервые увидел, услышал, попробовал своими руками… Мы с Мишкой даже хотели создать сайт нашего класса, выложить там какие–нибудь фотографии, истории из жизни — и он поначалу загорелся этой идеей, но потом сам же посмеялся над нашей с ним самонадеянностью и объяснил, что кроме нас этот сайт никому не будет нужен, что все это идиотское самолюбование, и не более того.

И еще он добавил, что заниматься надо «более серьезными вещами»… Что? Да, именно так и сказал, сидя за компьютером. Я хорошо помню тот день, потому что Мишка произнес эти слова — и его будто подменили, один раз и навсегда, до самой…

Я тогда не понял, что он имел в виду. Куда мне было до него!.. Он сидел за компьютером, смотрел сквозь экран и видел какие–то необозримые дали, ставил себе какие–то загадочные великие цели. Мне бы тогда повнимательнее отнестись к его словам… Но я продолжал воспринимать его как человека с другой планеты, заглядывал ему в рот во всем, что касалось компьютеров, Интернета и загадочных слов «ассемблер» и еще нескольких таких же — красивых и непонятных.

Помните, я в самом начале сказал, что он был освобожден от физкультуры? Его мама отнесла школьной медсестре справку, та прочитала, приподняла брови и сочувственно покачала головой. Мы подглядывали — я и еще несколько мальчишек — и нам было жутко интересно, в чем же там дело. Узнать тогда ничего не удалось — впрочем, как и потом. Сам Мишка не отвечал ни на прямые вопросы, ни на любые другие попытки вызвать его на откровенность. Отмалчивался, переводил разговор на другие темы…

Но при этом всегда ходил со всеми на физкультуру. Зимой он сидел в спортзале на скамейке, весной и осенью, когда уже было тепло, и школьный стадион покрывался травой — он бродил вдоль турников, повесив на один из них свой портфель, смотрел, как девчонки бегают кросс, а парни играют в футбол. Мы звали его к себе, махали руками, смеялись… Иногда он ухитрялся ударить по отскочившему мячу — но потом у него был такой виноватый вид, что мы даже пугались его выражения лица. Чертовщина какая–то! Это же как надо болеть, чтобы бояться стукнуть по мячу!

Нет, мы не знали ничего. И не узнали. Все было по честному. Врачебная тайна, и все такое. Не поверите, но он жил так, что не давал возможности даже заподозрить хоть что–нибудь, предложить хоть какую–то версию. Было, безусловно, понятно, что парень чем–то болен — но чем? Голова, позвоночник, суставы, сердце… Да мало ли что еще!

Одно могу сказать точно — я видел, что он жутко завидует нам. Нам, кого он считал здоровыми и полноценными людьми. Один раз он обронил эту мысль — насчет неполноценности — в разговоре со мной, я запомнил ее надолго, понимая, что не в силах изменить его жизнь и отношение к жизни.