Niro. Сборник рассказов.

Я пожал плечами и вошел. Дома Мишка был один. Отец — на очередном боевом дежурстве, мама — на рынке. В квартире было очень тихо — и я сразу обратил внимание на то, что из комнаты Мишки доносится какой–то тихий ритмичный писк. Мы взглянули друг на друга — и он пригласил меня войти.

Впервые я оказался в этой комнате за последние полгода — ровно столько времени Мишка не приглашал меня к себе. Но все так же на компьютерном столе лежали какие–то чертежи и схемы, нарисованные на кальке, несколько учебников с загадочными названиями… А поверх всего этого бардака — какая–то маленькая коробочка. Серебристая, с маленьким светодиодом. Огонек мигал в такт писку…

Я вопросительно посмотрел на Мишку, он устало махнул рукой и предложил взять стул и сесть рядом.

— У тебя зрение как — единица? — спросил он меня. Я очков сроду не носил, кивнул:

— Не жалуюсь.

— Ну, тогда смотри… Вот тут парочка контактов, — он взял со стола эту самую коробочку. — Я чего–то устал, вижу хреновато… Ты паять–то умеешь?

Паять я умел. Он объяснил мне задачу, я взял паяльник, похвалил очень тонкое и удобное для такой работы жало, за пять минут все сделал.

— Теперь мы это хозяйство к компьютеру подключим… — он полез куда–то под стол, я протянул ему подпаянные провода. Мишка возился довольно долго, потом из–под стола сказал:

— На кухне, в вазочке… Там таблетки в красной упаковке. Такие желтенькие. Принеси, пожалуйста, парочку. И сок. Что–то я не в форме…

— Желтые. В красной, — повторил я, чтобы не забыть, сходил на кухню, принес все, что он просил. Мишка уже выбрался из–под стола и сидел на своей кровати. Дышал он тяжело, схватил свои таблетки и проглотил их, даже не обратив внимание на стакан сока в моей руке.

Я первый раз видел его таким. Ведь все годы мы только и знали о нем, что он освобожден от физкультуры и всякой тяжелой работы — но по–настоящему больным его не видел никто. Я был первым…

Похоже, он тоже это понял. Взял из моей руки стакан сока, выпил, вытер пот со лба, откинулся на стену.

— Что, неважно выгляжу? — усмехнулся он. — Сам знаю. Ты только никому не рассказывай, хорошо… Что я вот такой. И про коробочку эту… Ну, вроде как не видел. Ты приходил–то зачем?

Я промычал что–то невнятное, сам уже не помню, что. Мишка посидел еще немного, дождался действия таблеток, потом потихоньку поднялся и сказал:

— Мне бы поработать… Ты извини, но мне надо одному. Программирование — дело тонкое. Давай уж завтра поговорим… Может быть…

Жаль, что это «может быть» не насторожило меня сразу. Вполне возможно, я был в состоянии если не изменить ситуацию, то хотя бы… Даже не знаю, что.

Но я молча кивнул, протянул ему руку и ушел. В дверях подъезда столкнулся с его матерью, которая тащила полные сумки продуктов. Мне бы тогда ей сказать, заставить задуматься, присмотреться… Но в семнадцать лет как–то не особенно внимательно относишься к окружающему миру, если проблема не касается тебя вплотную. Такой вот обыкновенный детский эгоизм…

Мама кивнула мне, что–то спросила. Я так же вежливо ответил — и мы разошлись в разные стороны. Уже уходя, я понял, что так и не узнал, кем меня в будущем видит Мишка. Я ведь его мнение много значило для меня.

На следующий день Мишка не пришел в школу. Это было первый раз за все четыре года, что он учился с нами. Несмотря на свое вечное освобождение и режим — школу он посещал регулярно. Правда, я помнил его вчерашнее состояние и особенно не удивился. Учительница, подняв брови, отметила в журнале его отсутствие и продолжила урок.

А через несколько часов прилетел вертолет, большой вертолет санавиации. Он иногда посещал наш городок — когда в воинской части случался тяжелый больной, и его надо было сопроводить в госпиталь. Но на этот раз вертолет увозил Мишку. Те, кто видел, как это было, рассказывали, что вместе с ним полетела и его мать. Бледный и взволнованный отец провожал их, долго глядя в небо…

Класс был в шоке. Никто ничего не знал и не понимал. Несколько девчонок рыдали потихоньку в углу, парни (в их числе и я) курили за школой, сплевывая себе под ноги, и молчали. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не рассказать о моей вчерашней встрече с Мишкой, которая… Которая оказалась последней.

Потом мы узнали, что его не довезли. Он умер в вертолете. Где–то там, под облаками… У него остановилось сердце.

Ему было всего лишь семнадцать полных лет… Он только начинал жить…

С раннего детства у него выявили какое–то очень серьезное заболевание сердца — говоря простыми словами, оно не хотело биться так, как положено природой. Нарушение ритма. И он всю жизнь носил в кармане кардиостимулятор. Маленькую серебристую коробочку, которая заставляла его сердце биться — шестьдесят ударов в минуту.

Именно поэтому он не мог заниматься физкультурой — «водитель ритма» не вытянул бы потребности организма. Вот и поднимался он по лестнице с перерывами, и мяч пинал с опаской…

Отец по каким–то своим каналам выбил ему американский кардиостимулятор — и размерами поменьше, и понадежнее. И еще в нем был процессор.