Нить Гильгамеша

– Надавила я. Видишь, оранжевая шкала пошла…

– Про шкалу ничего не говорили! – упирался другой голос.

Голос Семаль приблизился к микрофону. Стал громче:

– А шкала должна быть оранжевой?

Навигатор успокоил:

– Должна. У вас минута и сорок секунд. Делайте сброс.

– Сделали… Ой…оно не сбрасывается…

Грета схватила Теона за руку, уткнулась лбом в его плечо.

– Сильнее тяните вниз, скомандовал навигатор из рубки.

Семаль выдохнула:

– Не тянется, – в голосе было отчаяние.

– Еще сильнее, до нулевой отметки.

– Не тянется…

– Дай, я! – снова голос Семаль и яростный шелест из динамика.

Грохот, визг, оглушивший одновременно и рубку, и атриум «Тольды». Мужчины и женщины, оперативники, криминалисты, эксперты, высыпавшие к этому времени из своих лабораторий и кабинетов, разом ахнули. Из динамиков белым шумом лилась тишина.

У Теона дрожали руки, когда он вызывал мостик:

– Семаль. Тавра. Вы слышите меня? Отзовитесь… Семаль…

Грета, сжав руки на груди, стояла рядом, безотрывно глядя на иконку крошечного судна на мониторе.

Теон обратился к диспетчерам:

– Что шлюпка? Дайте изображения с визиров.

– Видим ее. Угол обзора пятнадцать, траверзное расстояние двадцать пять.

Теон с трудом перевел дыхание. Прошептал:

– Взрыв был?

Из динамика прошелестел ответ – очевидно Семаль приняла его на свой счет.

– Был… Снаружи где-то. Но нас так подбросило, что мы под потолок отлетели… У Тавры, кажется, что-то сломано, она без сознания… – Семаль помолчала, после паузы спросила напряженным шёпотом: – Господин Теон, а зачем вы про отца сказали?

– Потому что я твой отец. И я тобой горжусь, моя девочка…

Семаль молчала, и сейчас Теон больше всего хотел бы увидеть ее лицо.

– Ты можешь включить видеосвязь?

– Если только на креонике, тут все обесточено, темно. Но я не знаю, как сделать трансляцию на «Тольду», – она покашляла. – Тавре доктора надо…

– К вам уже летят, – сообщил Теон.

Крыж и Глеб склонились над рабочей консолью, устанавливая соединения с девочкой-подростком:

– Я вижу ее сигнал, – кивнул Василий, – вывожу на монитор.

На большом экране атриума появилось едва освещенное светом креоника угловатое девичье лицо. Большие глаза. Припухшие от слез веки. Искусанные в кровь губы. Бледно-розовые волосы торчком. Та самая девчонка, что он сегодня днем видел в лифте. Видел и позволил пройти мимо.

Он коснулся рукой экрана, будто бы погладил дочь по щеке. Улыбнулся глазами.

Девочка шмыгнула носом, отвела взгляд.

– А мама рядом?

Грета выглянула из-за плеча Теона, размашисто вытерла лицо и нос тыльной стороной ладони:

– Не хотела, чтобы ты так узнала, – призналась.

Девочка пожала плечами:

– Да уж лучше так, чем никак…

Спохватившись – видимо она услышала, как к ним добирается помощь, спросила:

– А Василий Крыж там?

Землянин встрепенулся, поднял голову. Встал и подошел ближе, чтобы девочка его видела. Поднял в качестве приветствия ладонь, помахал.

– Вы завтра к Тавре зайдите, я ей обещала, если она сядет за руль этой шлюпки, что вы придете… Придете?

Крыж покосился на Теона, кивнул:

– Приду.

– Только обязательно. А то Тавра расстроится. Она большая ваша поклонница… Ну, не ваша, конечно, – Семаль неопределенно повела плечом. – А команды «Фокуса» и Ульяны. Она навигатором мечтает стать. Как Ульяна.

За спиной Семаль мелькнул свет, девочка заторопилась:

– Ой, все, нас приехали спасать… Пока!

И отключилась.

Теон повернулся к Грете, осторожно привлек ее к себе. Обхватив за плечи, поцеловал в лоб:

– Кто кого спасать сейчас будет?

Женщина, уткнувшись в его грудь, тихо плакала.

– Прости…

* * *

По сути – мы все ничтожная погрешность в глобальном замысле Вселенной. Наше присутствие никак не влияет на космос. Наше отсутствие он вряд ли заметит. Он слишком большой, чтобы думать о нас. Учитывать в миллиарде логических уравнений, решение которым есть сама жизнь. Сколько человек может прожить в космосе? Ровно столько, сколько заложит система жизнеобеспечения его скафандра. Пока работают воздухоочистители и радиационная защита. Пока функционирует термообмен и есть надежда выжить.

Понаблюдав за шкалой загрузки и силуэтом так и не взорвавшегося фрегата, он выключил головной фонарик.

Он растворялся в космосе, становясь его частью, новым неизвестным в его уравнении.

Его ненависть, прежде фанатично яркая, но ослепляюще-жгучая, приобрела холодную ясность и узнаваемые черты. Теперь у его ненависти было имя.

Влад Чайка.

Эпилог

Борт фрегата «Тольда», утро следующего дня

Наутро в медблок постучали. Духов, только что завершивший обход стационара, выглянул за перегородку и почти сразу вернулся назад. Подмигнул своим пациенткам:

– Девушки, крепитесь… К вам неожиданный гость.

Девочки переглянулись, пожали плечами – за это утро кто только к ним не приходил – от начальника службы безопасности до пресс-секретаря криминальной полиции, – сели, поправили серые больничные пижамы.

За ширму, отделявшую зал диагностики от палат пациентов, заглянул Василий Крыж. В одной руке у него была стопка перевязанных синей атласной лентой шоколадных плиток в бурой крафтовой фольге, в другой – корзина в фруктами.