Нить Лекаря

– …Фельдмаршал фон Бок и все наши солдаты уверены – говорил по этому поводу Вальтер Гроссман, сидя в ресторане со своими коллегами, куда пригласил и меня, – что мы скоро будем маршировать по улицам русской столицы. Война будет закончена! Мы все вернёмся на Родину. Уж я точно. В этой стране мне плохо. Большие расстояния, грязь, здесь, как говорится, мало цивилизации. А вы, Гельмут, останетесь или поедете к своей фрау? – лукаво спросил начальник госпиталя приятеля, намекая на связь того с русской любовницей.

– Вальтер, бросьте ваши шутки – немного смущаясь ответил Гельмут, – семья – священна, но я ещё не женат!

– Кто же с этим спорит? – не унимался Гроссман, будучи уже прилично «на веселе», – но все ваши тайные похождения были блестяще раскрыты ребятами из гестапо.

Последние слова произвели на Гельмута сильное впечатление. Он побледнел и напрягся, вперившись глазами в Вальтера, но тот реакцию собеседника не заметил и продолжал:

– Друг мой, ваша неразборчивость могла стоить вам не только карьеры, но и жизни.

– Поясните…

– Ваша kleines Mädchen³ оказалась подпольщицей.

– Этого не может быть. Здесь явно какая-то ошибка. Я не верю.

– Гельмут, похоже, она ранила ваше сердце – всё шутил Вальтер.

– Это не ваше дело. Извините меня, господа, я должен идти.

Гельмут встал из-за стола, поклонился галантно и вышел из ресторана.

– Чего это он? – не понял сначала Гроссман и обвёл всех нетрезвыми глазами.

– Вальтер, мне кажется, вы перегнули палку – объяснил сидящий справа от меня доктор Клейнер, – там многое непонятно. Вполне возможно, её отпустят.

– Я согласен с Йенсом – имея ввиду Клейнера, сказал Пауль Ланге.

Гроссман поочерёдно посмотрел на сидящих, в том числе и на меня. До него стала доходить причина ухода Гельмута.

– Чёртова эйфория. Я хватил лишнего – начальник госпиталя пришёл в себя, – завтра извинюсь перед нашим другом. И загляну к Шварцу, чтобы уточнить у него по поводу этой русской. Действительно, нехорошо вышло.

– Вот именно, Вальтер – поддержал мысль Ланге, – тем более Москва ещё не взята.

– Вы как всегда, Пауль, осторожничаете – улыбнулся Клейнер и попытался направить разговор в другое русло.

– Я не люблю забегать вперёд, Йенс, вы меня знаете.

– Вы пессимист, друг мой

– Я реалист…

Вальтер задумался и некоторое время молчал. Вскоре сама беседа перешла на другие темы, в обсуждении которых я уже активно принимал участие.

С той встречи прошло немало времени, и, случайно столкнувшись с вечно занятым и деловитым Гроссманом в одной компании, услышал от него уже иное мнение:

– Пауль снова оказался прав! В этой стране он стал окончательно пессимистом. Я тоже начинаю склоняться к мысли, что всё плохо. Но не теряю надежду и верю по-прежнему фюреру и в нашу армию. А вы, Фридрих, что скажете? Я заметил, вы всегда отмалчиваетесь при разговорах на эту тему.

– Я не военный, Вальтер. Конечно, меня беспокоит война, но моё мнение вряд ли что-то изменит.

– Соглашусь с вами, нашу точку зрения в расчёт никто не берёт – Гроссман тяжело вздохнул, попрощался и отправился заниматься своими прямыми обязанностями. Я посмотрел ему вслед, он сгорбился, в нём пропала живость, былой энтузиазм рассеялся словно утренний туман. Этот человек прекрасно понимал суть происходящего, в его глазах уже читалась обречённость. Однако высказывать открыто своё мнение не решался. Он искренне любил Германию, а потому страдал, видя гибель «сынов отечества» на полях сражений.

После московской битвы будет сталинградская. Это всё вехи большой небывалой войны, знаковые события, в которых накал борьбы достигал нечеловеческих высот.

Мы, жители оккупированных городов, чувствовали этот нерв. Малейшие удачи и неудачи гитлеровцев отражались на мирном населении. Сразу увеличивались поборы, проводились облавы, обыски и усиливались разного рода наказания.

Официальная пропаганда без устали вещала об успехах немецкой армии. Но ни тогда в дни битвы за Москву ни потом ей почти никто не верил. Забегая вперёд, в недалёкое будущее, скажу, что эмоциональные речи о взятии Сталинграда, о победах вермахта на берегах великой русской реки Волги разбивались о стену народного неприятия лжи и обмана. Не смогут русские воины оставить Сталинград, названный в честь руководителя страны. Тихо, незаметно, под страхом смерти, но будут распространяться правдивые вести о стойкости, мужестве наших солдат, что не отдадут в руки врага символ непобедимости нации.

Общаясь с немецкими коллегами, я узнавал много интересного о ходе военной кампании. Особенно примечательными были их личные мнения, которые становились всё более критичными по мере затягивания противоборства наций. Почти все, за редким исключением, высказывались изначально против войны с Советами. А затем, когда дела на восточном фронте совсем разладятся, между собой в тесном кругу станут поговаривать вообще об «идеологическом и моральном крушении нацизма». Ковавшаяся победами слава непобедимой армии померкнет на берегах Волги, русской реки. Неслучайно, именно здесь, дух русского воина остановит «закованного в броню» неприятеля.