Нить Лекаря

Ночевал я в бараке со всеми: с политическими, изменниками, обычными уголовниками. Держались все кучками. Только моё положение эскулапа ставило меня в некое привилегированное положение. Иногда мне выпадала и иная роль. Приходилось разрешать споры и предотвращать кровавые разборки. «Белый халат» здесь немало значил. Да и к моему почтенному возрасту было уважение. В общем, по сравнению с другими, жаловаться мне на житьё вроде как ни к чему.

В лагере мне открылась иная юдоль, оторванная от большой земли, затерянная среди бескрайних лесов, с её героями и антигероями. Царствовал здесь Арсений Петрович Горонько – «хозяин», всемогущий начальник лагеря. Это был человек старой формации, не терпящий новшеств. Он установил здесь жёсткий порядок, который всё равно изредка, но нарушался, однако очень серьёзных происшествий при нём не случалось. Арсений Петрович нашёл золотую середину или, вернее будет сказать, баланс сил, который устроил, прежде всего, блатных. А посему жизнь в лагере протекала довольно спокойно.

Как всякий честолюбивый человек, он тщательно следил за своим здоровьем, часто наведываясь ко мне. Предпочитая, однако, в домашних условиях делать все необходимые процедуры. По этой причине я стал расконвоированным заключённым, что значительно облегчило мне жизнь, прежде всего морально. Хоть на небольшое время колючая стена не ограничивала моё жизненное пространство, не делила его на «здесь и там». Этот неотъемлемый атрибут неволи оставался за моей спиной, возвращалось чувство гражданина, пусть сильно урезанного в правах, но всё же могущего ходить среди свободных людей.

В небольшом посёлке, расположенном рядом с лагерем, куда я часто направлялся проживала вся его администрация, а также в основном те, кому после освобождения некуда было возвращаться или те, кто решился остаться на Севере по своим внутренним соображениям. Незначительную прослойку составляли также специалисты, откомандированные сюда с Большой земли, ведущие метеорологические наблюдения и какие-то научные исследования. Их отдельно стоящие от остальных домов бараки я посетил несколько раз. Вызывали меня в связи с осложнениями у некоторых больных. Так что мой привычный маршрут за незначительным исключением неуклонно пролегал к квартире Горонько.

Как-то, поднимаясь по лестнице и подходя к входной двери, я услышал резкий недовольный голос начальника лагеря. Я позвонил. На какое-то мгновение всё стихло. Потом, когда вошёл, рокот недовольства возобновился с большей силой и напором. Пока я раздевался, жена, Ксения Анатольевна, вернулась к мужу и попыталась его успокоить.

– Что это? – неслось из дальней комнаты с еле сдерживаемым гневом – Почему? Сколько ещё я должен торчать здесь?

– Тише-тише – слышался женский голос – к тебе доктор пришёл.

– Нет, ты мне скажи, я что, должен тут вечно сидеть? – не унимался Горонько, – до каких пор меня будут игнорировать?

– Перестань, в конце – концов, так волноваться. Они вынуждены будут положительно ответить на твой раппорт. Надо набраться терпения и ждать.

– Терпение…! Мы с тобой уже давно не молоды, хотелось бы перебраться поближе к солнцу.

– Это не тактично с твоей стороны намекать на мой возраст!

– Прости, я не хотел тебя обидеть.

– Тогда возьми себя в руки и выйди, наконец, к доктору. Не стоит его держать в коридоре и заставлять ждать.

– Да, ты права.

Мужской голос понемногу стихал, снова обретя своё привычное звучание.

– Добрый день, Фридрих Карлович – поздоровался со мной Арсений Петрович, выйдя из комнаты в военном кителе с полковничьими погонами. – Вы, как всегда, точны. Пройдёмте.

Мы прошли в его личный кабинет. Я измерил давление начальнику лагеря.

– Повышенное…

– Служба – ответил тот.

Далее осмотр продолжался почти в полной тишине. Когда он закончился, меня поблагодарили и, не задерживая ни минуты, отпустили. Я пошёл обратно в лагерь.

Ходили слухи, что уже неоднократно Арсению Петровичу отказывали в прошении о переводе в другое место, отчего он мрачнел с каждым новым отрицательным ответом. Жена как могла питала его стойкость, но со временем давалось ей это всё трудней. Причина крылась в судьбе давнишних приятелей Арсения Петровича, которые сумели дослужиться до более значительных должностей и званий. Каждый раз новости об их успешной карьере вызывали тоску и нескрываемое раздражение у начальника лагеря. Когда он находился в таком состоянии негодования, то всегда запирался в своём кабинете и лучше в такие минуты его было не беспокоить. Всё вокруг как-то сразу замирало: осужденные прекращали ненужные разговоры, конфликты, если имели место, разрешались как-то сами собой. Все знали, любое нарушение правил в данной ситуации будет наказываться строже, а потому точно единый организм пережидали грозу. После её окончания ритм жизни быстро входил в своё обычное течение.

Как-то после очередного подобного срыва я пришёл на квартиру Арсения Петровича, однако дома его не застал, задержался на работе. О чём меня уведомила Ксения Анатольевна.

– Фридрих Карлович, неудобно получилось. Вы пришли, а мужа нет.

– Ничего, я подожду его на улице.