Нить Лекаря

Очередной «новый порядок» развеялся как дым, оставив после себя пепелище. Следы преступления нельзя скрыть. Особенно, когда их число велико. Каждый новый день приносил всё более жуткие подробности оккупации. Без содрогания нельзя было смотреть на все те зверства, что чинили фашисты. Им нет оправданий, как и тем, кто предал собственный народ и служил немцам. Приговор над изменниками Родины, которым не удалось уйти, всегда был обоснованным. Нет ничего хуже предательства, отступничества, и служению тем, кто сжигал села и деревни, не щадил ни стариков, ни детей, уничтожал культуру.

Сколько горя и боли впитала в себя земля русская. Сколько стонов слышала она. Сколько пота и крови омывало лик её. Всё не напрасно. Сильнее люди стали, пройдя крещение огнём и мечом, отзывчивее, сплочённые одной общей бедой.

Везде развалины. Люди ютились в полуразрушенных домах, в сохранившихся подвалах. Жизнь возвращалась в город. Дети, женщины и старики разгребали и очищали улицы. Я тоже помогал со своей маленькой командой по мере своих сил. Ведь работы на моей ниве не убавилось, а, наоборот, прибавилось.

Проходили дни за днями. Тяжёлые, трудовые будни мирного времени. Это случилось в четверг. Небо заволокло тучами. Моросил мелкий дождь. Пасмурная погода очень точно тогда отражала моё внутреннее настроение. В дверь нашего подвальчика, где мы теперь жили, постучали. Жена пошла открывать и обратно вернулась уже в сопровождении трёх человек в форме.

– Фридрих Карлович? – спросил один из них, глядя на меня.

– Да, чем могу быть полезен?

– Вы должны проехать с нами, у вас 15 минут.

Немного, но хоть вежливо. В их появлении я не увидел ничего обнадёживающего. Меня никогда не арестовывали, но, как говорится, от сумы и от тюрьмы на зарекаются. Внутри было спокойно. Какое-то нелепое недоразумение. Однако нужно признаться, чего-то подобного я стал ожидать с возвращением советской власти.

Мысленно я поблагодарил жену, стоявшую у стены и молчаливо наблюдавшую за происходящим, за её дальновидный и своевременный поступок. Она отослала Коленьку погостить на недельку к моему приятелю, проживающему в деревне, которую немцы по счастливому стечению обстоятельств не тронули. Он с моим сыном нашёл общий язык, и потому за Колю я был спокоен. После его возвращения домой, Юля найдёт нужные слова и объяснит причину моего отсутствия какой-нибудь длительной командировкой, если что-то в моём случае пойдет не так.

Быстро собрав кое-какие вещи, мы с женой обнялись, и я сказал: «Я вернусь! Обязательно вернусь. Знай это!» Тяжело было расставаться с любимыми людьми. Но ничего не поделаешь. Предстояло разобраться с какой-то чудовищной ошибкой. Надо ехать.

«Я готов, пойдёмте». И с этими словами мы вышли на улицу, где нас ожидала машина. Как же она отличалась от машины полковника, всегда чистой, словно с парада. Эта же, трофейная, выглядела такой потрёпанной, местами битой, «уставшей», словно старый солдат от суровых армейских будней. По всему было видно, эксплуатировали её нещадно, не жалели. Она же тянула свою лямку, как все.

Редкие прохожие с недоумением останавливались и провожали нас взглядами. Это всё были мои пациенты, которые не раз ко мне обращались, и в трудные для них времена я помогал им чем мог.

Уже сидя в машине на заднем сиденье между двумя сопровождающими, мне виделось моё будущее. Ждать скорой благополучной развязки не стоило. Оставалось набраться терпения.

В кабинете следователя я спокойно отвечал на все задаваемые мне вопросы. Затем задали один, который меня сильно удивил – «Фридрих Карлович, почему вы не эвакуировались как вам было предписано?»

Я рассказал, что остался не по собственному желанию, а по просьбе комиссара государственной безопасности Безбородова, имевшего на мой счёт свои вполне разумные виды, с которыми, выслушав его, согласился. Поэтому для подтверждения моих слов следует связаться с Тимофеем Петровичем. На этом мой допрос закончился.

Спустя несколько дней я снова был вызван к следователю. Он меня буквально огорошил, заявив, что комиссар Безбородов погиб ещё в начале войны во время отступления. Как пропал и архив, который комиссар должен был вывезти из города. А значит никто подтвердить мои слова не сможет. Никаких документов, касающихся меня, не найдено.

Выходила совсем неприглядная картина. Мои сношения с немцами, дружеские связи с офицерами не могли теперь рассматриваться иначе как открытая симпатия оккупантам со всеми вытекающими последствиями.

– В вашем деле, Фридрих Карлович, есть показания полицая Ракитского, в них он утверждает, что вы были «на короткой ноге» со многими высокопоставленными сотрудниками СД, пользовались их расположением в своих личных интересах. Тоже самое подтверждают и другие свидетели.

Я сидел без единой мысли в голове, уставившись в край стола. Впереди маячила пропасть, бездонная, чёрная.

– Подумайте, может быть вам может кто-то помочь? – спросил следователь, посмотрев на меня.

– Нет, наше общение проходило с глазу на глаз, без свидетелей – ответил я.