Нити

— Забудь об этом. Произошла ли ошибка, или кто-то сознательно тебе напакостил. Какая разница? Для тебя это важно? Или для тебя важно, что тебя оскорбили?

Она засопела, но уже не так возмущенно.

— Ну-у…

— Мои друзья от меня отвернулись. Девушка, которую я любил, ушла. Об меня просто вытерли ноги. Но это неважно. Только сейчас я начинаю понимать, что они испытывали ко мне не то же самое, что я к ним. Эти нити разорваны и нет смысла их связывать заново. Не потому что друзья и девушка плохие люди, плохих не бывает. Потому что сами нитки — гнилые. Все, хватит читать проповеди.

Он встал, потянулся и вышел в сад. Похолодало. Он бродил по дачному участку, как призрак, зябко ежился и смотрел на небо. Мертвенным дыханием умирающей зимы обдавал ветер. Еще пара-тройка недель и все, по белой даме можно читать отходную.

Илья закрыл глаза и представил мерцающую во мгле сеть с яркими точками, в которых сходились нити. Представил узор паутины с капельками росы на рассвете. Спираль циклона, закрученную над материком. Морскую ракушку. Звездную туманность. Все связано в этом мире.

Это произошло резко, как удар.

Оно поглотило его, как библейское чудовище Иова. Голова закружилась, земля поползла куда-то вбок. Деревья, казалось, решили прыгнуть на него и схватить за шиворот корявыми суковатыми ручищами. Черное нечто забило ноздри, мешая дыханию, проникло через уши в мозг, отравляя собой сознание, погружая в состояние полной беспросветной тоски, превращая весь мир в серую унылую пустыню, наполненную безумными мечущимися существами, в пустыню смерти и одиночества, куда никогда не заглядывает солнце, где гуляет пронизывающий хищный ветер и царит изначальный холод. Оно тащило Илью в это страшное место, где не существовало радости и счастья. Онемевшим языком Илья пытался прокричать о помощи, позвать кого-нибудь, чтобы он забрал его из этого воплощенного ада, и костлявые руки уже тянулись к нему, готовые втащить в пустыню смерти, а он вцепился в порог из последних сил, ломая ногти в кровь, скребя по сухому дереву и кусая собственный язык, и подвывал, скулил, словно пес с перебитым хребтом…

Он видел себя, скорчившегося под яблоней, с безумными глазами, с руками, полными комьев мерзлой земли, и видел, как из домика выбегает Настя, трясет его, бьет по щекам, а потом тащит волоком назад, к дому, в тепло.

Он дышал, как утопленник. Пил воздух, жадно, взахлеб. Потом, мелко подрагивая, укутанный тряпьем, всем, что смогла найти Настя, он глотал горячее варево из кружки в ее руках и отходил от пережитого, стараясь ни о чем не думать. Потом посмотрел на Настю и увидел в ее глазах страх.

— Что? — прохрипел он.

— Илья, ты не поверишь… — она рассматривала что-то на его лице.

— Что там?

— Тебе не стоит…

— Дай зеркало. Там, — он показал на полочку с бытовой химией. Она послушно принесла овальную стекляшку. Илья глубоко вздохнул и посмотрел на себя. Из зеркала на него смотрел мужчина лет пятидесяти с седым локоном и глазами цвета талой воды. Этот человек напоминал узника концлагеря, чудом избежавшего газовой камеры.

Надо возвращаться.

15

Илья с Настей устроились в самом конце автобуса. На буграх сильно трясло, зато никто не слышал их разговор. Илью мучила жажда, как с похмелья. А голова… казалось, череп вместо кости состоял из чугунной болванки и тянул вниз.

— На этот раз тебе спасибо, — говорил он. — Вытащила меня.

Он рассказал, как смог, про свои ощущения во время очередной Черной волны, уже третьей по счету и самой мощной из всех. Если это была легкая разминка, то лучше бы никому не знать, что произойдет при большом приливе. И единственное, что удержало его от падения в черную бездонную пропасть, это тонкая лиловая ниточка влюбленности-симпатии, протянутая девушкой.

— Там, на краю, я кое-что понял, — говорил Илья, — Кем или чем бы оно ни было, оно добивается одного — оставить всех людей в одиночестве. Поэтому обрубает все нити.

— Я позвонила кое-кому из друзей, — сказала Настя. — Никто даже трубку не взял.

Автобус проехал по глубокой яме; сиденье больно ударило по заду. Водитель смачно выругался. Немногие пассажиры, две женщины и дед, мотались на своих местах бездушными манекенами. Пригородные пейзажи постепенно сменялись на городские постройки. Сегодня с утра было пасмурно; по небу низко стелились серые полотна облаков, в тон с рыхлыми сугробами. Серый мокрый мир.

— Рынок! Есть на выход? — рявкнул водитель.

Реакции не последовало.

— Тогда еду через автозавод.