Нити Судьбы

– Полина Яковлевна, мы уже четыре месяца живем в Воронеже. Здесь очень хорошие специалисты. Уж поверьте на слово, – ответил цыган и добавил: – а за деньги они еще лучше делаются.

– Ты уж, Яшенька, не скупись, – запричитала мать, – я тебе, если нужно, деньги отдам, лишь бы…

– Да как вы можете? – вскричал парень так, что женщина перестала плакать. – Да я за Свету… душу дьяволу!… А вы?

Слова давались ему с трудом, и он, видимо не выдержав, бросил трубку. Теща еще больше заревела, услышав частые гудки…

Минуты две она все никак не могла успокоиться. И тут зазвонил телефон. Женщина схватила горячую трубку и затараторила, давясь слезами:

– Яша! Яшенька! Прости меня, дуру старую. Совсем ум потеряла от горя. Сам знаешь, одна она у меня… Вот и страшно…

И она вновь заплакала.

– Это вы меня извините, – ответил парень тихо…

***

Он звонил каждый день. Иногда Полина Яковлевна задумывалась над тем, во сколько обходятся эти телефонные разговоры зятю. Но такие думы она отбрасывала. Яша не стеснен в средствах, а потому мог себе это позволить. Лишь спустя время к ней пришла поздняя благодарность – ведь парень не названивал бы ей каждый день, если бы не знал, как мечется и волнуется теща. Ему это было не безразлично. Он переживал за Свету вместе с ней.

Наконец, девушку выписали из больницы, и мать, наученная зятем – никаких слез, переживаний, только положительные эмоции – весело щебетала с той по телефону, тихо радуясь тому, что дочь не видит, как у матери сводит скулы от слез, подкатывающих к глазам. Света отвечала на все вопросы тихим, уставшим, каким-то высохшим голосом… Уже положив трубку, Полина Яковлевна уткнется в подушку и долго-долго будет рыдать от непосильной тяжести на сердце.

В середине августа Света вновь окажется в больнице. Но мать узнает об этом только перед самой кончиной дочери…

Глава седьмая

За окном лил дождь. Холодный противный дождь. Август походил на жуткий промозглый октябрь. Дороги размыло, даже в реке заметно поднялся уровень воды, а дождь все лил и лил, не останавливаясь ни на минуту. Он то бил по крышам домов как по барабану, то переходил на едва заметный шепот. Солнце скрылось за серыми облаками, которые будто приколотили гвоздями к небу над родным селом Светланы. Они висели над головами людей. И от них, дождя грязи, доходившей до колен, становилось тоскливо на душе.

Лайма зарычала, потом захлебнулась громким лаем, и вдруг стала тихо поскуливать. Во дворе раздались голоса. Полина Яковлевна спросонья натягивала халат, щурясь с непривычки от яркого света.

– Кто же это на ночь глядя? – ворчала она, нашаривая босыми ногами тапочки.

В дверь забарабанили.

– Иду! Иду! – закричала она, выскочив в сени, – Кто там?

– Полина Яковлевна, это я, Яша! – раздался знакомый голос.

– Яша! – обрадовалась женщина и стала трясущимися руками отодвигать запор.

Тяжелая дверь раскрылась, и в ее проеме появился Яша с большим свертком на руках.

– Проходи, сынок, проходи, – тараторила радостно мать.

Следом за зятем вошел его младший брат с маленькой Ромалой на руках. Дверь за ними закрылась. Полина Яковлевна, дрожа от холода, осталась стоять в недоумении: а где же Света?

Она вошла в избу. Яша вышел из Светиной комнаты с женскими босоножками в руках. Что-то в его облике насторожило женщину и даже напугало, но что именно, она не сразу смогла понять. Парень молча поставил обувь у двери и вернулся в комнату, из которой доносился веселый голосок Ромалы. Полина Яковлевна, прижимая замерзшие руки к груди, вошла за цыганом. В комнате горел только тусклый ночник, который давал мало света и отбрасывал уродливые тени. Яша стоял, склонившись над кроватью.

– Яша, а где Света? – недоуменно спросила мать.

Ромала посмотрела на бабушку и будто что-то поняла. Она подбежала к кровати и, протянув ручку, четко сказала:

– Мама.

У пожилой женщины по спине пошел озноб. Яша повернулся к ней и сделал шаг назад от кровати. И у бедной матери земля поплыла перед глазами, а ноги в коленях подломились. Руками она зажимала рот, чтобы не закричать от ужаса в голос. На постели лежало нечто. И оно меньше всего походило на ее ребенка. Если это и была женщина, то столетняя, изможденная старуха. Под одеялом покоилось бестелесное существо с облаком белых волос на голове. Веки были закрыты, и одеяло, казалось, не поднималось на костлявой груди от дыхания, таким тяжелым оно было.