Нити Судьбы

Полина Яковлевна сделала шаг, ноги подломились, и она обязательно бы упала, если бы Яша не подхватил ее под руки и не выволок из комнаты. Он влил в нее валерьянку и усадил на стул. Парень суетился возле нее, а ей казалось, что она не живет. В груди поднималась какая-то давящая тяжесть и медленно заполняла несчастную мать, пока не достигла горла. Теща смотрела на Яшу вылезшими из орбит глазами и открывала рот, из которого вырывался хрип. Она не сводила с зятя глаз и хрипела, пытаясь схватить открытым ртом больше воздуха, который, казалось, застревала где-то по пути, так и не достигая легких. Парень испугался не на шутку. Схватил стакан с водой и влил ее в женщину. Та глотала, вцепившись деревянными пальцами в руку зятя. Когда Яша отпустил ее, она моргнула и завыла, рухнув на пол. Парень смотрел на мать, потерявшую от горя рассудок. Он подхватил ее с пола, ставя на ноги, но стоять она не могла, и тогда он вытащил ее в сени. Там он усадил тещу на стул, и та, уронив голову на руки, завыла, запричитала, зарыдала. Яша стоял рядом, повесив голову.

***

Она уже не ощущала холода, она вообще ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Перед глазами стояла кровать с больной дочерью на ней. Мать не нуждалась в объяснениях – Света умирает. Догрызает ее непонятная болезнь, высушила она молодое здоровое тело, обглодала душу, а кто в этом виноват?

Полина Яковлевна, прижимая холодные пальцы к лицу, раскачивалась из стороны в сторону. Горе – тяжелое, непосильное – ложилось на плечи матери, опустошая ее до дна души. Тут Яша заботливо укрыл женщину пледом, и она подняла глаза. Он! Он виноват во всем! Он злыдень! Это он заморочил голову ее кровиночке, загубил жизнь ее молодую. Сам-то, поди, ждет – не дождется, когда Света умрет. Возьмет и охмурит еще какую-нибудь дурочку. Запудрил мозги бедной девочке, лишил мать единственного счастья. Чтоб ему пусто было! Света умирает, но и он жить не будет! Убить его мало! Убить! Убить! Горячая волна поднялась к голове женщины, ненавистью налились глаза, и тут она бросилась с кулаками на Яшу. Не ожидая ничего подобного, парень еле устоял на ногах. А Полина Яковлевна с охватившим все ее существо отчаяньем, настоянном на злобе, хлестала его, давясь слезами. Цыган не отбивался, просто уворачивался от ударов обезумевшей от горя тещи, а та била все слабее и слабее по широкой груди. Наконец она ударила в последний раз и навалилась на парня. Тот обнял ее за плечи, и женщина, уткнувшись лицом в его рубаху, зарыдала.

Они – теща и зять – просидели в сенях до первых петухов. Женщина внимательно, уже без слез и истерики, слушала парня. А тот курил сигарету за сигаретой, зажигая следующую от предыдущей. Вот, что он рассказал о Светлане. Врачи разводили руками. Им была не ясна причина болезни девушки. Ей сделали три операции, но они не спасли девушку. А когда, три дня назад ее отправили на четвертую, Света отказалась. Она, высохшая, как лист клена по осени, бледная, уставшая, заявила мужу:

– Я умру. И я не хочу умереть на операционном столе. Отвези меня к маме. Хочу проститься с ней.

Все уговоры Яши пошли прахом. А ведь он не поленился и попросил свою бабку посмотреть Свету: может это и не болезнь, а порча? Но старуха лишь вздохнула, а потом ответила, что она предупреждала Свету о скорой смерти, если та с Яшей останется. Но девушка, несмотря ни на что, выбрала свою судьбу, связав жизнь с ним. Ромала рассказала внуку о том разговоре, где цыганка открыла девушке ее судьбу. Яша, взбешенный услышанным, едва не задушил старую бабку. Благо его вовремя оттащили от уже хрипевшей старухи.

– Да будь ты проклята, старая ведьма! – крикнул он напоследок и ушел…

– Она и мне говорила, что Света помрет скоро, – проговорила мать, – а я ей не поверила.

Яша раздавил в пепельнице очередной окурок.

– Света все знала, – еле слышно сказал он.

Тут открылась дверь, в проеме которой показалась взлохмаченная голова Михаила.

– Она проснулась, – сказал подросток.

Яша рванул в дом, теща спешила следом. Парень подлетел к постели, сжал в руке руку жены, больше похожую на высохшую птичью лапку. Она что-то говорила на цыганском.

– Ты дома уже, дома, – повторял муж на русском.

Взгляд потухших блеклых глаз шарил по комнате, пока не встретился с глазами матери, и в ту же секунду они наполнились слезами. Девушка протянула худые с синими венами руки.

– Мамочка,– прошептала она.

Полина Яковлевна плюхнулась на колени и стала обнимать дочь, целовать холодные руки и лицо с ввалившимися щеками.

– Доченька моя, – лепетала мать, – да от тебя только половина осталась.

Света улыбалась, а губы казались серой ниткой, прорезающей некрасивое лицо. Мама все гладила и гладила своего единственного ребенка по волосам, да целовала. Слов у нее не было. У Светы тоже.

***